1933
«Мы славили дружбу наперекор…»
А. А. Прокофьеву
Мы славили дружбу наперекор
Молве. К хитрецам — спиной.
Мы славили дружбу, а не разговор
За столиками в пивной.
Понятие, выросшее в огне,
Отбросившее золу,
Суровое братство, которого нет
И быть не может в тылу.
Зачем же поэзии вечный бой
Изволил определить —
В одном окопе да нам с тобой
Махорки не поделить!
1934
Старым смоленским друзьям
Юность всяким превратностям рада,
Ей бы только менять города:
Кто-то выбрал гранит Ленинграда,
Кто-то стал москвичом навсегда.
Тридцать лет не бывал я в Смоленске,
Не видал — от греха своего —
Ни садов его в солнечном блеске,
Ни стены знаменитой его;
И закатов его, и рассветов,
Колыбелей его и могил...
И в Смоленскую школу поэтов
Македонов меня не включил.
Почему же все чаще и чаще,
От Невы до истоков Днепра,
Наподобие птицы летящей,
Сны уносят меня до утра.
Окружают меня чудесами
И тревожат всю ночь напролет,
Будто там — на углу под часами —
До сих пор меня девушка ждет,
Чтобы вместе, знакомой тропою,
Нам добраться до Чертова рва,
Где, укрывшись в овраге от зноя,
Лихорадочно дышит трава,
Чтобы в небо родное вглядеться,
К роднику ледяному припасть
И вдвоем воскресить наше детство
И доподлинной родины власть.
1963
РАЗМЫШЛЯЯ ОБ ИСКУССТВЕ
С чего начинается
Если — в самые разные сроки —
Ты ни разу не сдался в бою,
То сойдутся в одно твои строки
И составят поэму твою.
Пусть теперь, через многие лета,
Ищешь ты отпущенья грехов —
Лебединая песня поэта
Начинается с первых стихов.
1963
Караван
По ночам, чтоб отдохнуть от зноя,
Трудится — безропотен и строг —
Под широкой лунной белизною
Караван неторопливых строк.
Верен многолетней дисциплине,
Продолжает он ночной поход...
Где-то — за пределами пустыни —
Лают псы. А караван идет.
1964
«Молчанье озлобляет нас. Но ложь…»
Молчанье озлобляет нас. Но ложь —
Она, в своем рассчитанном звучаньи,
Давно Поэзию не ставит в грош
И потому — опаснее молчанья.
Где ж Совнаркома грозная печать
И ленинская подпись под декретом,
Где навсегда запрещено поэтам:
Во-первых — лгать, а во-вторых — молчать?!
1964
Двадцать лет спустя
Вадиму Шефнеру
Быть может, надеялись где-то,
Что наша работа — пустяк,
Но в таинствах мрака и света
Мы знали, что это не так:
Ведь было бы попросту глупо —
Как воду носить решетом, —
Чтоб наша бродячая труппа
Играла в театре пустом.
1964
Степь
Поэт, как время над просторами,
Царит в степи своей голодной;
Тот, кто уходит в глубь Истории,
Уходит в глубь души народной.
Там, где в пещере люди грезили,
Там — на стене — его начало:
Там молчаливая Поэзия
Свои стихи нарисовала.
1964
Другу
Б. М. Лихареву
Если, бросив дурные привычки,
Ты в иные поверишь пути —
Мы поедем с тобой в электричке,
Чтобы сказочный терем найти.
Я заранее ставлю в известность
Человека, такого как ты,
Что приедем мы в дачную местность,
В самый полдень ее духоты.
Но тотчас же за пыльным вокзалом,
Миновав овощные ларьки,
Мы пройдем к чудесам небывалым,
Но реальным — всему вопреки.
Видишь издали, в солнечном блеске,
Как в окно устремившийся день
Очертил на сквозной занавеске
Знаменитого профиля тень.
Нам остались забор и лужайка,
Чтобы все повидать наконец, —
Чтобы вышла седая хозяйка,
Приглашая гостей во дворец.
Ты забудешь вокзал и киоски,
Ахнув, словно в кино детвора:
Почему на высокой прическе
Не надета корона с утра?
Все забудешь ты в этом чертоге,
Где сердца превращаются в слух,
Подивясь на волшебные строки —
На ее верноподданных слуг.
Нет, на старость они непохожи,
Потому что сюда в кабинет
Или Смерть, или Молодость вхожи,
Но для Старости доступа нет.
Может, песню ты сложишь про это
От своих заседаний вдали, —
Как спокойная гордость поэта
Стала гордостью русской земли.