Борьба с воображением
Что, брат? Воображенье одолело?
Под солнцем тесно стало вам двоим?
А ну, скорей укройся, воин смелый,
За пресловутым юмором твоим!
Освободись от дружеских объятий!
Попробовал? Не вышло ничего?
Попробуй силою! Смелей, приятель!
Дурак! Отелло! Задуши его.
«Ты скажешь: сам взгляни на это снова…»
Ты скажешь: сам взгляни на это снова —
Да разве к счастью, славе и добру
Быть мнительным и грустным до смешного?
Пускай. И это на себя беру.
И голову теряя, и приличье,
Все револьверы в небо разрядив,
Я вижу, как я все преувеличил
И как я все же прав был и правдив.
«Однажды, когда я себе самому…»
Однажды, когда я себе самому
Казался веселым и смелым,
Спросил я судьбу свою: что и к чему
Написано в книге ее и во тьму
Нельзя ли взглянуть между делом?
Какую награду сулит мне борьба,
Какую придумала милость?
И я увидал, что старуха судьба
Ко мне хорошо относилась.
Сказала она: «Александр Ильич,
Дорогу твою мы отыщем.
Прости и послушай: ты счастлив и нищ.
Ты будешь несчастным и нищим».
«Да, это я сказал. Не будь упрямым…»
Да, это я сказал. Не будь упрямым
И трубку телефонную сними,
И позабудь, наедине с Хайямом,
О том, как суетятся за дверьми.
А стоит только вам разговориться —
И ты увидишь мир с иных высот.
Сам посуди: тебе, товарищ, тридцать,
А старику, пожалуй, девятьсот.
Посвящение(«Недобрая была тогда погода…»)
Недобрая была тогда погода.
И дождь, и снег. На сердце. На судьбе.
И то, что я писал в теченье года.
Все это — длинное письмо тебе.
Поймешь ли ты? — Поймешь. (Разборчив почерк.)
Открытым сердцем, милою душой.
Заплачешь ли? — Заплачешь. Тихо. Ночью.
Одна в постели, ставшей вдруг чужой.
И все слова и все прикосновенья
Забудешь? — Не забудешь ничего.
Быть может, только на одно мгновенье...
А я писал, безумец, для него.
1939
Мурманск
«В грядущих тревогах, в жестокой неволе…»
В грядущих тревогах, в жестокой неволе
Я, может быть, только одно сберегу —
Дорогу, и полночь, и Марсово поле,
И свет от созвездий на тихом снегу.
Как будто следы неземного кочевья
Давно позабытых народов и царств,
Как будто не наши кусты и деревья,
Как будто не Марсово поле — а Марс.
И два человека, одни во вселенной, —
Сюда добрались, ничего не боясь,
И друг перед другом стоят на коленях
И плачут, один на другого молясь.
И плачут от счастья, что к вечным страданьям
Они проложили невидимый мост,
И плачут, любуясь, в немом обожанье,
В светящемся мире туманов и звезд.
1939
«Азиатской тропы повороты…»
Азиатской тропы повороты
И вонючее горе болот...
Разве даром я шел по болотам,
Задыхаясь, — вперед и вперед?
Разве это проходит напрасно,
И напрасно я жил и дышал
У воды океана прекрасной,
Подымающей огненный шар?
Если я бескорыстным просторам
И открытым путям изменю,
Если я разорву договоры
И предам золотому огню,
Если, уличной девки покорней,
Я впущу малодушие в дом, —
То деревьев протянутся корни
И сойдутся на горле моем.
И забвения вечные воды
На меня по горячим следам
Опрокинутся силой Природы,
До сих пор неизвестною нам,
Но врывается солнце густое,
И дорога подводит коня.
...Вероятно, я что-нибудь стою,
Если ты полюбила меня.
1934
Долгая история (Вместо писем)
I
«Аленушка, Аленушка!..»
Аленушка, Аленушка!
За блеск веселых глаз
Бутылку всю до донышка
Я осушил сейчас.
На миг — милее нет другой
На родине на всей,
Где я устал от недругов,
Устал и от друзей.
Гляжу совсем растроганный
На руки, на кольцо,
На бровь, на детски строгое
Упрямое лицо.
Хочу — со всею силою
(А сила не слаба),
Чтоб гордость Вашу милую
Щадила бы судьба.
Ведь я один-то вечером
Видал, собравшись в путь,
Как та слезинка девичья
Упала мне на грудь.
Все скажут: «Вот влюблен уж как!» —
А я махну рукой.
Останусь я, Аленушка,
Один с моей тоской.
А та — прикажет стариться,
Торопит в те моря,
Куда не скоро явится
Аленушка моя.