Повсюду на развалинах этого времени археологи находили превосходную глиняную посуду, часто покрытую специальным составом, дававшим при обжиге красный и скотоводство. В архаический период, как показали археологические находки, они занимались преимущественно разведением крупного рогатого скота, лошадей, верблюдов. Такой состав стада позволил предположить, что хорезмийцы, наряду с земледелием, сохраняли еще древний, восходящий к бронзовому веку тип скотоводства. Позднее в стаде начинает преобладать мелкий рогатый скот.
Двухсотлетний период владычества персов в Средней Азии богат различными, порой бурными событиями. Ахеменидским царям приходилось неоднократно устраивать военные походы для подавления непокорных и завоевания новых народов. Военные отряды хорезмийцев, как и других народов Средней Азии, принимали участие в этих походах и часто составляли гарнизоны завоеванных областей и городов. Так, например, папирусы V в. до н. э., найденные в развалинах ахеменидской военной колонии на нильском острове Элефантина, на границе Египта и Нубии (район города Асуана), сообщают, что в составе гарнизона этой колонии были и хорезмийцы.
Как ни велики были владения ахеменидских царей, как ни сильны были их военные силы, ахеменидское государство все же не было прочным. Десятки государств и народов, находящихся часто на разных уровнях общественного развития, удерживались в этом искусственно созданном объединении лишь силой оружия. Поэтому поражения, нанесенные Ахеменидам армиями греческих городов-государств, не только подорвали военную мощь ахеменидской державы, но и привели к ее упадку.
Еще до окончательного распада государства Ахеменидов, многие из народов Средней Азии выходят из-под персидского подчинения. В IV в. до н. э. Хорезм снова выступает как независимое и могущественное государство. Оно сохраняет независимость, даже когда большая часть Средней Азии вновь была завоевана, на этот раз Александром Македонским. Источники рассказывают, что правитель Хорезма заключил с могущественным македонцем военный союз, а позднее даже поддерживал антигреческое движение в других районах Средней Азии.
Период с IV в. до н. э. по I в. н. э., получивший название кангюйского, был временем дальнейшего развития Хорезмского государства, расцветом архитектуры, строительного искусства, ремесел, совершенствования хозяйства. Именно поэтому его иногда называют классическим периодом хорезмийской античности. А почему кангюйский? Дело в том, что очень ценные и интересные сведения о Хорезме этого времени получены из китайских летописей, в которых он известен под именем Кангюй.
В Хорезме от этого периода сохранилось много построек: это и отдельные развалины и слои кангюйского времени в многослойных памятниках. Но самой замечательной из них является пока Кой-Крылган-кала.
В 1950 г. в районе Кой-Крылган-калы был высажен небольшой археологический авиадесант. Два дня провели здесь археологи, собрали керамику, заложили небольшой разведочный шурф на одной из башен. Среди находок были обломки большой пустотелой скульптуры из обожженной глины, оттиски печатей на глине. В этом году развалины были окончательно выбраны центральным объектом раскопок. «…На ближайшие два-три года», — было написано в одном из отчетов С. П. Толстова. Однако трех лет было недостаточно: памятник оказался значительно более сложным, чем это можно было предположить.
Раскопки начались одновременно и в центральном здании, и на внешнем кольце. Однако в первую очередь раскапывалось центральное здание. Оно казалось более интересным, к тому же земля из раскопов помешала бы широким фронтом исследовать кольцо. Уже скоро стало ясно, что центральное здание было двухэтажным. Верхний этаж оказался целиком разрушенным и размытым. Здесь не удалось проследить ни характера планировки, ни способа перекрытия. От этого уровня местами сохранились лишь остатки стен стрелковой галереи, опоясывавшей центральное здание по уровню второго этажа. Наружная стена ее была прорезана высокими стреловидными бойницами. Нижнее основание бойниц круто уходило вниз, давая возможность обстрела пространства у наружной стены крепости.
Нижний этаж сохранился почти полностью. На четырехметровую глубину уходили мощные, сложенные из квадратных сырцовых кирпичей стены помещений. Помещения были забиты плотной, похожей на толстый слоеный пирог, глинистой массой. Слои залегали не горизонтально, а покато, порой круто падая вниз, то расширялись, то делались совсем тонкими и даже исчезали, не доходя до стен. Огромные бесформенные куски кирпичной кладки перемежались с тонкими глинистыми натеками и прослойками песка; в этих наслоениях была «записана» история жизни и гибели центрального здания Кой-Крылган-калы. Чтобы прочитать ее, археологи должны были проследить каждый слой, каждую прослойку, определить их состав, выбрать оттуда находки, высказать предположения, почему и каким образом они образовались. И все это зафиксировать «документально» в дневниках, на планах, разрезах, фотографиях. Пока же перед археологами внутри едва оконтуренных стен комнат лежала однородная, на первый взгляд серая масса земли.
Выяснение планировки, расположения комнат было задачей значительно менее сложной, но не менее интересной. Как они вписаны в круг центрального здания? Есть, ли в их расположении какая-либо система?
В 1952 г. выяснилось, что примерно по линии восток-запад центральное здание рассечено по диаметру широким сводчатым помещением. Тогда же были расчищены две двухмаршевые лестницы в восточной части этого помещения, выводящие из него в стрелковую галерею второго этажа. Потом центральное помещение было раскопано полностью. В середине по оси север-юг оно было разделено поперечной стеной. В стене была дверь, соединяющая обе половины; впоследствии было обнаружено, что она прорублена значительно позже. Таким образом, первоначально западная и восточная половины были наглухо отделены друг от друга. В западном конце помещения симметрично восточным были сделаны еще две такие же лестницы. Расчистка их заставила раскопщиков призадуматься. Глинобитные ступени были совершенно новенькими, совсем исхоженными. Более того, обе лестницы были заложены кирпичами, а верхние марши их, сознательно укороченные, выводили лестницы как раз на то место, где должна была пройти внутренняя стена стрелковой галереи. Поэтому входы в западную половину оказались не только заложенными, но и замаскированными стеной, а вся западная половина сооружения отрезанной от мира. Почему это было сделано? Но мы немного забежали вперед.
Из главного помещения сводчатые проходы вели в боковые комнаты: в восточной половине одна на север, две на юг; в западной — наоборот. Две лежащие против, друг друга комнаты каждой половины имели форму, близкую к прямоугольной; противоположные проходам стены остальных были скошены — вписаны в круг. Наружные стены семи помещений были прорезаны окнами, в каждом по одному. Прямоугольные (40x50 см), с наклоном в сторону помещений, они прорезали семиметровую толщу наружной стены и открывались наружу чуть ниже бойниц стрелковой галереи. Лишь в одном из помещений — крайнем восточном западной половины — окна не было.
Ни о какой случайности, даже небрежности планировки, говорить не приходилось. Она свидетельствовала лишь о необычайной стройности и большой строгости при выполнении первоначального замысла. Все было подчинено какой-то главной идее. Какой? Археологи об этом еще не знали.
Планировка западного и восточного комплексов была одинаковой. Но помимо того, что один из них был наглухо закрыт, они отличались друг от друга еще кое-какими деталями. В западной части центрального помещения западной половины между лестницами был вырыт колодец. Он был небольшим и неглубоким, несколько более двух метров. Может быть, он доходил до глубины залегания водоносного слоя того времени; не исключено, однако, и его чисто символическое значение. Восточная треть этого же помещения была отгорожена невысокой глинобитной стенкой, а за ней почти во всю ширину отгороженного участка был расчищен большой котлован — диаметром 3,5 м и глубиной более двух метров. Стенка и котлован отрезали вход в крайнюю комнату западной половины, ту, что без окна.