Я не хотел убегать. Я вырывался из рук моей матери, но она не пускала меня. Отец уже почти справился с теми тремя, но тут пришел он. Я не видел его лица. Лишь черный перстень на его левой руке. Он убил моего отца. Вонзил в него свой искривленный меч. Затем он перерезал горло моей матери на моих глазах. Я кинулся на него с отцовским мечом, но он был слишком тяжел. Он оставил меня в живых. И оставил напоминание о себе, — Торн указал на шрам на лице, который проходил от левого глаза до подбородка. — Я был единственным, кто выжил в ту ночь. Последним из рода хаатинов. Я поклялся отомстить за своих родителей, за свой народ! И я найду того, кто это сделал!
Джеймс был первым, кто услышал эту историю. Впервые за всю свою жизнь Торн был настолько откровенен. Он не знал почему, но ему стало намного легче от того, что он поделился с кем-то. Он как будто сбросил огромный камень, тяжким грузом, лежавший на его душе. Торн никогда и ни с кем не говорил о своем детстве, о доме, о родителях.
Джеймс слушал эту историю очень внимательно. Он как будто сам оказался в той самой деревне, на том самом месте, где незнакомец с черным перстнем на левой руке убил родителей хаатина. Джеймс отчетливо видел все происходящее у себя перед глазами. Он словно смотрел фильм в кинотеатре с местами в первом ряду. Теперь ему была понятна причина нескончаемой ненависти, которую Торн испытывал к людям.
— Сколько тебе было лет? — спросил Джеймс, выдержав небольшую паузу.
— Я был такой, как ты сейчас. Я не считаю годы. Хаатины живут дольше, чем люди и могут с легкостью дожить до трехсот лет. Но лишь единицы умерли своей смертью.
— Мне жаль твоих родителей! — Джеймс потупил взор. Он чувствовал себя виноватым за то, что заставил Торна еще раз пережить все случившееся, и ругал себя за излишнее любопытство. Торн ничего не ответил.
К концу дня, как Торн и говорил, они вышли к дороге на Стоунхилл. До него оставалось совсем немного и где-то впереди уже виднелись серые столбы густого дыма, которые вырывались из глиняных печных труб. Когда всадники подошли к городу уже совсем стемнело. На небе показался месяц, и засеяли маленькими белыми огоньками звезды. Их было так много, и они так ярко сияли, что Джеймс долго не мог отвести от них взгляд.
Не дойдя около полумили до ворот, всадники остановились. Ворота были открыты. Сам город был обнесен невысокой деревянной стеной. Он не был большим, а издали и вовсе казался совсем маленьким. Стражников у ворот не было видно. Это показалось Торну весьма странным, потому что это означало, что, либо селение было захвачено кем-то, либо их правитель был настолько самоуверен и глуп, что не позаботился об его охране. Несмотря на поздний час, по дороге, в город тянулся караван местных и заезжих купцов. Их повозки были доверху забиты заморскими товарами, которые они везли на продажу. Вслед за ними последовали и Джеймс с Торном. Хаатин натянул на голову капюшон и сказал:
— Ни с кем не разговаривай и ни в коем случае не показывай амулет! Здесь очень опасно находиться! Любой здешний пьяница воткнет тебе нож между ребер ради паршивого серебряника! Остановимся на ночлег, а утром начнем поиски этого проклятого Габриеля. Джеймс одобрительно кивнул головой.
ГЛАВА IV Приговоренные умрут на рассвете
Пройдя через ворота, Джеймс и Торн очутились на торговой площади. Прилавки и латки были уже пустыми и тянулись до самого края улицы. С нее направо и налево уходили дорожки, ведущие к маленьким домикам, в которых уже горели огоньки и готовился ужин. Торговая площадь заканчивалась высокими воротами, за которыми возвышался дворец наместника. У ворот стояла охрана. Два хорошо вооруженных солдата в латах с длинными копьями в руках. На поясе висели тяжелые мечи.
Всадники проехали до середины торговой площади, где стоял эшафот, на котором проводили казни и повернули в проулок, откуда раздавались смех и крики. Они добрались до таверны, где проезжие купцы и всякий местный сброд коротали свои вечера за кружечкой эля и пошлыми разговорами. Через дорогу, на доме, высотой в два этажа, красовалась вывеска с названием ночлежки. Но она была уже настолько старая и потрепанная, что прочитать его было невозможно. Веля Джеймсу стеречь лошадей, Торн зашел внутрь.
За прилавком дремала, подперев рукой подбородок, немолодая женщина в грязном, старом платье, какие одевали на королевский бал, лет пятьсот назад. И если бы оно сохранилось до этих времен, то, наверное, выглядело бы также. Во рту дымилась длинная трубка.
Хаатин подошел поближе, снял мешок с припасами со спины, и с силой грохнул его на прилавок. Хозяйка ночлежки испуганно дернулась и чуть не упала со стула.
— Мне нужна комната на ночь! — не давая ей опомниться, начал Торн. Женщина протяжно зевнула и открыла амбарную книгу, куда вписывала всех своих посетителей. Что-то долго листала и, наконец, произнесла:
— Комнаты заняты. Остались только общие места, — женщина взглянула на Хаатина и ехидно улыбнулась. Торн перевел взгляд на лестницу, которая вела наверх, затем осмотрел пространство слева от прилавка, где на полу лежали ровными рядами и дружно храпели две дюжины человек.
— Неужели все комнаты заняты? Может быть, у вас все же найдется для меня и моего спутника небольшая комнатушка? Видите ли, у меня очень чуткий сон и мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь помешал ему! — Торн развязал свой кожаный мешочек и достал что-то из него. Затем бросил на прилавок золотую монету и внимательно посмотрел на женщину. У хозяйки от вида золота заблестели глаза. Она накрыла монету рукой и, оглядевшись по сторонам, сунула ее в глубокое декольте своего платья:
— Что же вы сразу не сказали! — лицо хозяйки расплылось в улыбке. — Специально для вас я держу наготове свою комнату. В ней как раз две кровати, они удобные. Она открыла выдвижной ящик своего прилавка, достала из него ключ и положила его перед хаатином.
— Наших лошадей нужно накормить, напоить и поставить в конюшню на ночлег! — Торн взял ржавый ключ со стола.
— Не волнуйтесь, господин, вашим лошадям подадут лучшего овса, который только найдется в Стоунхилле! Мой муж позаботится об этом.
Торн вышел во двор, где ждал Джеймс, который изрядно замерз, переминаясь с ноги на ногу, и жестом руки позвал его за собой.
Хозяйка ночлежки провела их в свою комнату. Она была довольно уютной и светлой. У стен располагались две деревянные кровати с резными спинками. Посреди комнаты стоял круглый стол. На дощатом полу красовались шкуры убитых животных. Хозяйка поставила на стол кружку с молоком и тарелку еще теплого овсяного печенья и вышла, пожелав путникам доброй ночи. Джеймс уселся на кровать и начал жадно поглощать лакомство со стола. Хаатин тем временем снял свой меч и остальное снаряжение. Он надел чужой старый плащ, висевший на вешалке у стола, и направился к выходу.
— Ты куда? — спросил Джеймс удивленным голосом.
— Схожу в таверну, узнаю местные новости. А может, и про нашего Габриеля чего услышу, — не поворачиваясь к парню, ответил хаатин. — А ты спи! Я закрою тебя ключом снаружи, чтобы глупостей не натворил.
Торн перешел через улицу и зашел в таверну, над входом в которую красовалась надпись «Хмельная застава». Внутри было накурено, от едкого табачного дыма начинало щепать глаза. Народу было много и почти все столики были заняты местными выпивохами. Но у одного стола людей было особенно много. Они окружили его и внимательно слушали рассказ какого-то мужчины с черными вьющимися волосами и густой щетиной на лице. Видимо это был купец, который вернулся из дальнего похода в северные провинции. Люди из толпы задавали ему разные вопросы, на которые он с удовольствием отвечал.
Те, кому этот разговор был не интересен, сидели поодаль и обсуждали свои темы, но толпа вела разговор так громко и оживленно, что слышно было даже на улице.
Торн не стал задерживаться на входе и прошел к стойке. Он положил на нее две серебряные монеты и заказал кружку темного эля. Толстый, лысый мужчина плотного телосложения, который стоял за стойкой, подозрительно посмотрел на незнакомца в сером плаще и с капюшоном на голове, но потом все же взял деньги.