— Хорошо, товарищ стервятник — сказал Далаказан — но в нашей стране лютует тотальная диктатура, и власти не ответят на письмо, тем более, что ваша жалоба попахивает политикой. Наши правители любят людей, которые не занимаются политикой. Так что мы не можем вам обещать досрочное освобождение вас из клетки. Ну, низкорослый ученик с лысой головой и с ученической сумкой за плечами, что хочет сказать орел, который сидит в соседней клетке? — спросил он. Орел начал говорить, а лысый пузатый ученик с ученической сумкой за плечами продолжал переводить:

— Я был царем всех птиц на Земле, но никогда не был диктатором! В моем царстве птицы жили свободно. Я одного не понимаю: что мы вам сделали плохого? Вы, двуногие, беспощадно истребляете нас, сажаете в клетки, отнимаете нашу свободу! Мы, орлы, не могли избавиться от вас, даже когда перебирались в горы и гнездились на высоких скалах! Вы воруете наших птенцов из наших гнезд, когда мы уходим на охоту и окольцовываете наших птенцов, приручаете их, заставляя охотится на зайцев, лисиц и птиц! Этим вы убиваете у наших потомков чувство орлиной гордости! Вы превращаете их в лакеев! — сказал орел.

Тут из соседней клетки раздался голос журавля:

— Господа журналисты, дайте мне тоже высказаться!

— Да, говорите, мы вас слушаем! — сказал на ломаном птичем языке лысый пузатый переводчик с ученической сумкой за плечами.

— Спасибо, огромное! Я — японский журавль, родом из Хабаровского края. У нас в колонии было сто — сто пятьдесят особ! О, как мы были счастливы исполняя ритуальные танцы на просторах Дальнего востока и на японских острове Хокайдо и степях Манжурии! Как мы летали всей колонией, переполняя небо своими печальными криками! Внизу, провожая нас взглядом, люди плакали. Особенно узбекские поэты! Бедные рыдали, утирая слезы с глаз поношенными тюбетейками! Увидев это мы тоже плакали на лету… Простите за сентиментальность и романтику! Короче говоря, мы, журавли, в основном питаемся рыбой. В наш рацион выходят также лягушки и моллюски. Директор нашего зоопарка всю рыбу, которую выделяет государство увозит домой. Половину этой рыбы оставляет дома, чтобы сварить из неё вкусную уху. А другую часть продает на базаре! Об этом меня проинформировала одна птаха! Вы скажите этому негодяю, пусть он не крадёт нашу законную еду! У меня всё — сказал журавль, закругляя своё короткое интервью.

Услышав трогательные слова птиц домля Далаказан Оса ибн Коса заплакал.

— Простите, бедные птицы! Я прошу прощения от имени всего человечества! — сказал он, низко кланяясь им.

В этот момент из другого вольера донёсся некрасивый хриплый голос большого зеленого попугая.

— Эй, вы, двуногие журрррррналисты, не вмешивайтесь в политику! Спасибо нашему многоуважаемому мудррррррому дирррррррррррректору! В нашем зоопарррррррке все хоррррррошо! — сказал он, показывая свой темно-синий язык и передвигаясь по сетчатой клетке с помощью клюва.

В Комсоболабадские степи пришла весна. Повсюду кружил тополиный пух, красиво качались ветки ив с покрытыми желтыми пушинками на них, а там, вдали, вдоль степной реки Джуга, маслины распускали серебряные листья и бурно цвели можжевельники. За полями извивались дороги, вдоль которых громоздились песчаные дюны. На полях тарахтели трактора, которые выравнивали бороной весеннюю борозду, заманивая стаи птиц, ведя их за собой и давая им поживиться свежими дождевыми червями. Алело покрытое маками сельское кладбище. На берегу реки Джуга дети пасли коров и овец. В воздухе летали жаворонки, радостно распевая свои песенки. Фарида долго стояла на крыльце, прислушиваясь к пению ласточек, удобно расположившихся на электропроводах. Во дворах и в садах расцвёл урюк.

Директор совхоза Бужикасам Дуглатувуч сдержал свое слово и подписал решение правления о бесплатном предоставлении семье Фариды корову с теленком, которых заправщик Запарамин пригнал во двор Фариды. Радость Фариды и её детей трудно передать словами.

— Когда, закончив свою учебу, приедет наш брат, он тоже обрадуется, увидев нашу корову, да, мама? — сказала Зулейха.

— Да, доченька — ответила Фарида.

Они втроем гладили корову с теленком, улыбались и благодарили директора совхоза Бужикасам Дуглатувуча через заправщика Запарамина за оказанную безвозмездную гуманитарную помощь.

Когда заправщик Запарамин ушел, Фарида, опасаясь снова потерять домашний скот, решила для начала пасти корову и телёнка сама и научить этому делу своих детей. Подоив корову и напоив парным молоком детей, она закрыла дом на замок и пошла с детьми пасти корову на берег степной реки Джуга, вдоль которой росла сочная трава. Корова всю дорогу шла спокойно, а теленок, лягая копытами воздух, бежал вприпрыжку, вызывая смех у Мекоила с Зулейхи.

Наконец, они пришли к берегу, и Фарида привязала корову длинным арканом к стеблю юлгуна. Корова начала жевать зеленую траву, а теленок, встав на колени, начал сосать вымя своей мамы. Для теленка вымя, наполненное молоком, было висячим рестораном, где он мог бесплатно отвести душу, лакомясь живительным напитком.

Неожиданно негаданно Фарида увидела на берегу быстротечной степной реки Джуги с узкими берегами жену художника баталиста Хорухазона Пахтасезонувуча Фатилу, которая, установив треножник, писала весенний пейзаж на холсте, натянутом на планшет. Она работала так сосредоточенно, что не заметила Фариду, которая подошла к ней. Услышав слова приветствия, Фатила вздрогнула и резко встала с места.

— А-а-а, Фарида Гуппичопоновна, это Вы? Ну, здравствуйте, здравствуйте. Как поживаете? — сказала она, держа в руках кисть и палитру.

— Спасибо, Фатила, не жалуюсь. Сегодня директор совхоза Бужикасам Дуглатувуч дал нам корову с теленком. Решила сама пасти их и пригнала их сюда — сказала Фарида, с интересом глядя на картину, которую писала Фатила.

— А нам, то есть мне и моему мужу Хорухазону Пахтасезонувучу, кроме искусства ничего не нужно. Образно говоря, мы не рабы мимолетных вещей и богатств. Мы — люди чувства и вечной любви к искусству! Когда пишешь картину, чувствуешь себя самым счастливым человеком на свете! Хотя мы — малоимущие, но это нисколько не смущает нас, наоборот, мы живем легко и свободно в душе. Мы счастливы, понимаете, Фарида Гуппичопоновна?.. А… простите, ради бога, где Ваш муж?! Вы не развелись с ним? — спросила Фатила.

Фарида, глядя на неё, задумалась на миг и, опустив глаза, заплакала.

— Ие, что с Вами, Фарида Гуппичопоновна?! Почему Вы плачете? Ой, простите, ещё раз, ради бога, я, дура, сказала что-то не так. Да Вы не обращайте на меня внимания. Мы, художники и поэты, бываем немножко того… Знаете ли, у меня и у моего мужа не хватает винтиков в голове… Я не знала, что муж Ваш… царство ему небесное… — сказала Фатила виновато.

— Да, было бы хорошо, если бы он сдох, сволочь… Он не умер! Этот негодяй изменил мне! — зарыдала Фарида, закрыв лицо ладонями. Услышав такое, художница ошалела. Вытаращив глаза, она резко набрала воздух в легкие и проговорила:

— Ну и дела!.. Какой подлец, а?! А как всё случилось, Фарида Гуппичопоновна?! Вы застали его в постели с его любовницей, что ли?! — спросила она.

— Да не-е-ет, Фатила, он, знаете, поехал в Россию, чтобы подзаработать денег и работал на фирме у своего друга, на предприятии по производству валенок. Он как-то раз прислал нам двадцать пар валенок на реализацию. Но потом перестал писать письма. Ну, думаю, у него, видимо, возникли какие-то проблемы или, может, он заболел. В общем, не спешила обижаться на него, так как я ему верила, как самой себе, любила гада так, как Джульетта любила Ромео! Я просто не ожидала такого поворота событий. Наоборот, я начала беспокоиться о нем. И вдруг приходит письмо. Обрадовалась, думаю, ну, наконец-то… Радостно вскрываю, значит, конверт и оттуда выпадает фотография… Оо-оо-х, как вспомню ту фотографию, так сразу у меня начинает всё внутри гореть… Гляжу на фотографию и глазам своим не верю — этот негодяй лежит на диване с женщиной, молоденькая такая, стройная блондинка. С тех пор душа моя горит в адском огне ревности и теперь, наверное, только пепел остался у меня в груди… Если бы самоубийство не считалось грехом, я бы давно наложила на себя руки, повесилась бы. Но есть у меня ещё маленькие беспомощные дети. Кроме того, я беременна от этого изверга, понимаете?.. Aх, как я любила и верила ему! Как он клялся в любви, Господи! Теперь я вообще не верю мужчинам! Иногда, когда уснут мои маленькие дети, я при свете луны или керосиновой лампы перечитываю его письма, и мне хочется порвать их на мелкие куски и сжечь. Но не могу… Что толку то? Ведь всеравно я их выучила наизусть и они не дают мне покоя, сверля мне мозги днем и ночью. А еще снится мне каждый день этот кретин со своей любовницей!.. Я не прекращаю думать о нем ни на минуту, не на секунду, Фатилочка! Почему он изменил мне? Зачем обманул он меня! Я ведь даже в мыслях не изменяла ему! Вот что мучает меня, сестричка… — горько плакала Фарида, прислонясь к стволу старой горбатой ивы с дуплом дятла.