А погонять труднее, чем сделать все самой.
Она стала собирать посуду, сердито стукая тарелками.
— По крайней мере, перед сном погуляй часок с Ленкой, — сказала Юрию.
— Ну, нет, сейчас футбол, матч века! Если наши продуют, объявляю забастовку, завтра не иду на работу.
Он посмотрел на часы, перетащил свое отяжелевшее после ужина тело в кресло.
— Я погуляю, — встал Александр Степанович. В таких «предгрозовых» ситуациях он всегда подставлял себя.
Кира Сергеевна подошла к телевизору, рванула шнур. Экран потух. Юрий качнулся в кресле — раз, другой. Поднялся.
— Я не Ленка, со мной так нельзя!
Не драться же с ним, подумала она. Чтоб не наговорить лишнего, ушла на кухню. Александр Степанович понес за ней горку тарелок.
Она надела перчатки, стала мыть тарелки, опрокидывала на стол, а он ставил на сушку.
— Сядь, ты устал.
— Ничего. Уберем, погуляю с Леночкой.
Тихо гудели ноги, ныла поясница, хотелось лечь и провалиться в прохладу сна, но надо еще протереть в кухне пол и постирать разную мелочь… Старая, замученная клича, ты же клялась молча упасть в борозде — что же тебе не молчится?
Опять обнадеживающе вспомнила об отпуске — хоть бы скорее!
— Даже не верится, что через несколько дней будет море и солнце, никаких обедов, магазинов, стирок… Мне не работа тяжела, мне быт тяжел.
Александр Степанович посмотрел на нее, почесал переносицу.
— Вообще-то надолго я не смогу…
Ей показалось: он не хочет с ней ехать. Она закрутила кран, сняла перчатки. Он подал полотенце, она вытерла руки, потянула за полотенце, чтоб он подошел ближе. Но Александр Степанович выпустил край, полотенце повисло у нее в руках.
— Ты устал от меня, да? И боишься еще больше устать…
— Нет, что ты. Я вижу, как тебе нелегко. Ты чаще погоняй меня…
Как радостно в молодости он ездил с ней повсюду! Ленивый домосед по натуре, ненавидящий дорогу, вокзалы, пристани, суету, плавал по Волго-Дону и Дунаю, бродил по Пушкинским местам, кряхтя, изнывая от жары, тащился по горным тропам Кавказа, ездил туристом в зарубежные страны. Ему не нужны были ни Дунай, ни Кавказ, ни Индия — нужна была она, хотел быть с ней.
Теперь даже на премьеры и просмотры с ней не ходит. Да она и не приглашает.
— Может, возьмем Леночку? — вдруг сказал он.
— Они едут к Лидии. Ирина с Ленкой.
Но он ухватился за эту идею — взять в пансионат Ленку — идея эта прямо закружила его. Зачем к Лидии, нельзя сейчас Леночке на север, после болезни ей необходимо море, и глупо не воспользоваться возможностью, надо серьезно поговорить с Ириной, убедить ее…
Он уже с азартом развивал свою идею, приводил все новые доводы, и все говорил — никогда так темпераментно не говорил! — взмахивая руками.
Она молча смотрела на него. Он неожиданно умолк, и стало слышно, как надрывается спортивный комментатор.
Это Юрий у себя в комнате включил транзисторный телевизор.
18
Она нагнулась над ванной, стала перебирать белье. Опять придётся стирать, ничего не поделаешь. И откуда только берется? Вчера перестирала все до тряпки — и опять полная ванна. Что за манера — каждый стаскивает с себя платье, сорочку и кидает в ванну. И всегда ванна оказывается занятой, нельзя принять душ. Вот сейчас перестираю все, а к вечеру они снова заполнят ее грязным бельем.
Кира Сергеевна опять плохо спала, и теперь вялые руки не слушались, в них не было силы, и она не терла, а мяла белье. Потом отжимала в ладонях, складывала в таз. Мысленно перебирала все дела на утро: сообразить завтрак, Ирине с собой бутерброды наготовить, поменять постельное белье, потом — на работу. Но надо еще выкроить время, чтобы уложить волосы. Можно бы, конечно, заскочить в маленькую исполкомовскую парикмахерскую, но там, как всегда, в единственном кресле сидит кто-нибудь из девчонок-машинисток, сразу же вскочат, чтобы уступить Кире Сергеевне это кресло… Нет, «сделает голову» она дома.
А потом пойдет по розовым утренним улицам, легко выбрасывая свои длинные ноги, — прямая, подтянутая — и про нее будут думать: вот идет хорошо отдохнувшая деловая женщина с ясными строгими глазами, и все у нее хорошо, потому что все она знает и правильно построила свою жизнь.
Ничего я не знаю. Не знаю, как жили бы на моем месте другие женщины. И как они живут на своем.
Может, все так и живут? Истязают себя и на работе и дома. А все вместе это называется эмансипацией?
Собственные мысли о том, что надо молча «упасть в борозде», казались теперь глупыми. Почему — упасть? Разве я не выполнила свой долг жены и матери? Почему мне не дают спокойно работать? Зачем я взваливаю на себя все? И как могла тогда подумать, что Ленкина болезнь — мне в наказание? Какая чушь, чепуха!
Она выпустила теплую воду, согнала пышную пену, снова побросала в ванну белье.
Ничего, скоро отдохну.
Вспомнила, как Александр Степанович вчера загорелся идеей взять в пансионат Ленку и как потом долго уговаривал Ирину. Но Ирина не согласилась. И к Лидии едут они без Юрия. Может, Юрию не дали отпуск?
Некого спросить об этом. Опять с Ириной установились напряженные отношения — как тогда, после ссоры. И следа той близости между ними, которую обе чувствовали в больнице, не осталось. Почему? Что разделяет нас здесь, в родном доме?
— Доброе утро!
Юрий, розовый со сна, опять в одних плавках — что за манера, хоть бы шорты натянул! — стоял, подпирая дверной косяк, улыбался. На его мягком смуглом животе отпечаталась широкая складка.
— Кира Сергеевна, а фигуру вы уже делали?
Он забыл ее вчерашнюю выходку — как она выключила телевизор. Он вообще легко забывал неприятности, был отходчив и беспечен.
Она посторонилась, пропуская его. Шлепком ладони он перебросил кран к раковине, мылся до пояса холодной водой, покрякивая, говорил на выдохе:
— Любите вы стирать… Не оттащишь вас от ванны…
С круглых локтей его сбегали струйки воды — прямо на пол.
— А у моей маман… был сдвиг по фазе насчет побелки… каждый месяц хату белила…
Она стояла перед ним, распаренная, с налипшими на лбу волосами, чувствуя, как меж грудей бегут густые капли пота.
— Юра, надо отнести в стирку постельное белье.
— Будет сделано, — глухо сказал он в полотенце. — Если не забуду.
Она оттянула перчатки, вылила набравшуюся в них воду.
Не хотелось сегодня затрагивать эту тему, но она не могла отступить от своего правила: не откладывать неприятных дел.
— Юра, у меня к тебе большая просьба. Чтобы ты раз и навсегда запомнил: твои обязанности в семье так же важны, как на работе.
— Ну, уж, — хохотнул он. — Прачечная и конструкторское бюро — величины одного порядка?
— Именно — одного порядка.
— А чем нас будут нынче питать? Я, Кира Сергеевна, натощак не очень воспринимаю…
Он пытался свести разговор к шутке, но она не позволила.
— Юра, в семье на тебя работают. И ты обязан работать на семью. Иначе выходит иждивенчество.
Он вызывающе отставил ногу, прищурился.
— Получается, я иждивенец?
— Получается, так. Видишь, я стираю твои сорочки, а ты…
Он швырнул на кран скомканное полотенце, оно упало в ванну.
— Я не прошу вас стирать… И не читаю нотаций… Пусть стирает моя жена!
Кира Сергеевна старалась не смотреть на него.
— Она стирает, когда есть время.
— К любовникам шляться время она находит!
— Замолчи!
Юрий круто развернулся, задел плечом стеклянную полку. Она выпала из пазов, разбилась. Он хотел еще что-то сказать, но Кира Сергеевна опять крикнула:
— Замолчи!
Он стоял напряженно, с налитыми яростью глазами, на его голых ляжках подрагивали мышцы.
В комнате с грохотом опрокинулся стул, по полу зашлепали босые ноги. Ирина испуганно заглянула в ванную.
— Что такое?.. Господи, что здесь происходит?
Грубо толкнув ее, Юрий выскочил на кухню.
— Твоя маман!.. Зарядочку на рабочий день!.. — выкрикивал он. — Попал в семейку!