ЛЕНСО
На рисовом поле,
Средь влажных лесов,
В садах и траншеях Ханоя
Какое-то странное слово
«Ленсо»
Бежит неотступно за мною.
Его нараспев говорят, как стихи,
Его повторяют упрямо
Тует и Нгуены,
Туаны и Тхи —
Красивые дети Вьетнама.
«Ленсо!»
И улыбка взойдет на лицо
Лучом из-под пробковой каски,
И столько доверия к слову «ленсо»,
Надежды и сдержанной ласки.
А что это значит?
Откуда оно
Явилось в язык их певучий,
Когда, как мучительной влагой, войной
Наполнены низкие тучи?
Не знал я, что целой страною зовусь,
Всей нашей великой страною.
Ленсо — по-вьетнамски — Советский Союз,
Мое это имя в Ханое.
Воздушного боя гремит колесо,
Встречаются МИГ с Ф-105-м,
Разбойнику вспыхнуть поможет «ленсо»
И стать алюминием мятым.
И снова в атаку идет Пентагон,
Пылают бамбук и солома.
«Ленсо», не заметив, что ранен,— в огонь,
Детей он выводит из дома.
А я никого и не сбил и не спас,
Уж, видно, планида такая,
Но словом «ленсо»
В свой трагический час
Вьетнамцы меня окликают.
Среди обездоленных пагод к сел
Меня настигает поверка:
Достоин ли я величаться «ленсо»,
Как прожил нелегких полвека,
Могу ль представлять всю Отчизну свою
На огненной кромке планеты?
Ведь здесь я «ленсо»:
Я — Советский Союз.
Что выше, чем звание это!
ПЕЙЗАЖ
С коромыслами все прохожие
В перламутровые часы,—
На плечах корзинки, похожие
На аптекарские весы.
Чистым зеркалом отражаемый,
Разрастается вверх и вниз,
Словно став двумя урожаями,
Изумрудного цвета рис.
Не бомбят пока...
Тем не менее
Переправы совсем пусты,
И ночное передвижение
Замирает, убрав мосты.
Возле пагоды, ставшей школою,
Для сигналов служащий здесь,
Настороженно дремлет колокол,
Весь в драконах, в лотосах весь.
Вот с чернильницей на веревочке
Опоздавший бежит школяр.
Разложила торговка овощи:
Две бататины — весь товар.
Неподвижны на крышах аисты,
По каналу скользит сампан.
...Утро Юго-Восточной Азии.
Шесть ночей уже я не спал.
Не мерещится и не снится мне
На дороге, невдалеке:
Буйвол с древнею колесницею,
И лежат в ее кузовке
В барабанах ракеты длинные
(Те, что рвутся над головой),
Груда мертвого алюминия,
Прах машины сверхзвуковой.
Прилетевший с Гуама дальнего,
Безопасности ради, он
Остролистою ветвью пальмовой
Символически осенен.
ХАЙФОН
Разве ты не знавал ощущенья —
Встреча первая
Вдруг
Принимается за возвращенье
На покинутый круг!
Словно раньше бывал я в Хайфоне
И когда-то видал
Эти мачты на утреннем фоне,
Многослойную даль,
Этих стен ноздреватый песчаник,
Солнца велосипед...
Этот взгляд,
Озорной и печальный,
Батальону вослед.
Запах рыбного супа и перца,
Керосинки дымок
Вмиг сожмут ненадежное сердце
В предынфарктный комок.
Ведь Хайфон — это ж просто Одесса
В сорок первом году!
Он в зеленую форму оделся,
Встал у всех на виду!
И готов на корабль и в дорогу
Или в уличный бой.
Грозный бас объявляет тревогу,
Женский голос — отбой.
Я хочу, чтобы вечно и всюду
Женский голос звучал...
Но опять
Небо отдано гуду,
Вновь налет на причал.
И сампаны горят, как шаланды.
Джонки — будто дубки.
Прямо в небо шепчу я:
«Ну ладно!» —
Больно сжав кулаки.
Город словно бы ходит по жести,
В сто зениток паля.
Я дождусь ли, чтоб голосом женским
Говорила земля?
ЧАСТНОЕ ПИСЬМО В ВАШИНГТОН ИЗ ХАНОЯ
Протяженный, низинный и горный,
Этот край среди прочих примет
Повторил коромысло по форме —
Далеко не военный предмет.
Да и вам эта карта знакома.
И хотя, господин президент,
Есть известье из Белого дома —
Вы на отдыхе в данный момент,
Я письмом из Ханоя нарушу
Ваш и так ненадежный покой.
Рвется все, что на сердце, наружу,
Дипломат из меня никакой.
Днем и ночью бомбят ваши парни,
Но хочу в первых строках письма
Вас порадовать:
Вы — популярны,
Во Вьетнаме известны весьма.
Ваше имя здесь все повторяют,
Лишь о вас здесь народ говорит:
«Джонсон» вылетел,
«Джонсон» стреляет,
«Джонсон» падает,
«Джонсон» горит.
И останетесь вы знамениты
Тем, что вляпались в эту войну,
Что две тысячи «джонсонов» сбиты
(Те, что живы,— конечно, в плену).
Осторожно!
Земля эта жжется,
Прикасаться не следует к ней.
Ну, а то, что под кличкою «джонсон»
Нынче каждый из ваших парней, —
Это все уже было однажды,
Как потом — Нюрнбергский процесс,
И звался одинаково каждый,
Кто чужое захватывать лез.
Был немного наивен я раньше,
Но в Ханое молчать не могу.
Как вам спится в Техасе, на ранчо,
В воскресенье в семейном кругу?
Я слыхал, что вы набожны очень.
Вспоминайте, молясь по утрам:
Именуется «джопсоном» летчик,
Разносящий костел или храм.
Хватит!
Я понимаю, что лишне
Президента стихом донимать.
Только в этом послании личном
Я хочу пожалеть вашу мать,
Это будет уместно, пожалуй,—
Горю не посочувствовать — грех,
Вот скольких сыновей нарожала,
И оплакивать надо их всех.
Извините за грустные мысли,
Но я должен добавить еще,
Что страну эту, как коромысло,
Поднимает весь мир на плечо.