Смутные тела животных

Сидели, наполняя хлев,

И разговор вели свободный,

Душой природы овладев.

«Едва могу себя понять, —

Молвил бык, смотря в окно. —

На мне сознанья есть печать,

Но сердцем я старик давно.

Как понять мое сомненье?

Как унять мою тревогу?

Кажется, без потрясенья

День прошел, и слава богу!

Однако тут не всё так просто.

На мне печаль как бы хомут.

На дно коровьего погоста,

Как видно, скоро повезут.

О стон гробовый!

Вопль унылый!

Там даже не построены могилы:

Корова мертвая наброшена

На кости рваные овечек;

Подале, осердясь на коршуна,

Собака чей-то труп калечит.

Кой-где копыто, дотлевая,

Дает питание растенью,

И череп сорванный седлает

Червяк, сопутствуя гниенью.

Частицы шкурки и состав орбиты

Тут же всё лежат-лежат,

Лишь капельки росы, налиты

На них, сияют и дрожат».

Ответил конь:

«Смерти бледная подкова

Просвещенным не страшна.

Жизни горькая основа

Смертным более нужна.

В моем черепе продолговатом

Мозг лежит, как длинный студень.

В своем домике покатом

Он совсем не жалкий трутень.

Люди! Вы напрасно думаете,

Что я мыслить не умею,

Если палкой меня дуете,

Нацепив шлею на шею.

Мужик, меня ногами обхватив.

Скачет, страшно дерясь кнутом,

И я скачу, хоть некрасив,

Хватая воздух жадным ртом.

Кругом природа погибает,

Мир качается, убог,

Цветы, плача, умирают,

Сметены ударом ног.

Иной, почувствовав ушиб,

Закроет глазки и приляжет,

А на спине моей мужик,

Как страшный бог, руками и ногами

                                                                 машет!

Когда же, в стойло заключен,

Стою, устал и удручен,

Сознанья бледное окно

Мне открывается давно.

И вот, от боли раскорячен,

Я слышу: воют небеса.

То зверь трепещет, предназначен

Вращать систему колеса.

Молю, откройте, откройте, друзья,

Ужели все люди над нами князья?»

Конь стихнул. Всё окаменело.

Охвачено сознаньем грубым.

Животных составное тело

Имело сходство с бедным трупом.

Фонарь, наполнен керосином,

Качал страдальческим огнем,

Таким дрожащим и старинным,

Что всё сливал с небытием.

Как дети хмурые страданья,

Толпой теснилися воспоминанья

В мозгу настойчивых животных,

И раскололся мир двойной,

И за обломком тканей плотных

Простор открылся голубой.

«Вижу я погост унылый, —

Молвил бык, сияя взором,—

Там на дне сырой могилы

Кто-то спит за косогором.

Кто он, жалкий, весь в коростах,

Полусъеденный, забытый,

Житель бедного погоста,

Грязным венчиком покрытый?

Вкруг него томятся ночи,

Руки бледные закинув,

Вкруг него цветы бормочут

В погребальных паутинах.

Вкруг него, невидны людям,

Но нетленны, как дубы,

Возвышаются умные свидетели

                                                         его жизни —

Доски Судьбы.[48]

И все читают стройными глазами

Домыслы странного трупа,

И мир животный с небесами

Тут примирен прекрасно-глупо.

И сотни-сотни лет пройдут,

И внуки наши будут хилы,

Но и они покой найдут

На берегах такой могилы.

Так человек, отпав от века,

Зарытый в новгородский ил,

Прекрасный образ человека

В душе природы заронил».

Не в силах верить, все молчали.

Конь грезил, выпятив губу.

И ночь плясала, как в начале.

Шутихой с крыши на трубу.

И вдруг упала. Грянул свет,

И шар поднялся величавый,

И птицы пели над дубравой —

Ночных свидетели бесед.

Птицы пели над дубравой,

Ночных свидетели бесед,

И луч звезды кидал на травы

Первоначальной жизни свет,

И над высокою деревней,

Еще превратна и темна,

Опять в своей короне древней

Вставала русская луна.

Монеты с головами королей

Храня в тяжелых сундуках,

Кулак гнездился средь людей,

Всегда испытывая страх.

И рядом с ним гнездились боги

В своих задумчивых божницах.

Лохматы, немощны, двуноги,

В коронах, латах, власяницах,

С большими необыкновенными бородами,

Они глядели из-за стекол

Там, где кулак, крестясь руками,

Поклоны медленные кокал.

Кулак моленью предается.

Пес лает. Парка сторожит.

А время кое-как несется

И вниз по берегу бежит.

Природа жалкий сок пускает,

Растенья полны тишиной.

Лениво злак произрастает,

Короткий, немощный, слепой.

Земля, нуждаясь в крепкой соли,

Кричит ему: «Кулак, доколе?»

Но чем земля ни угрожай,

Кулак загубит урожай.

Ему приятно истребленье

Того, что будущего знаки.

Итак, предавшись утомленью,

Едва стоят, скучая, злаки.

Кулак, владыка батраков,

Сидел, богатством возвеличен,

И мир его, эгоцентричен,

Был выше многих облаков.

А ночь, крылами шевеля,

Как ведьма, бегает по крыше,

То ветер пустит на поля,

То притаится и не дышит,

То, ставню выдернув из окон,

Кричит: «Вставай, проклятый ворон!

Идет над миром ураган,

Держи его, хватай руками,

Расставляй проволочные заграждения,

Иначе вместе с потрохами

Умрешь и будешь без движенья!

Сквозь битвы, громы и труды

Я вижу ток большой воды,

Днепр виден мне, в бетон зашитый,

Огнями залитый Кавказ,

Железный конь привозит жито,

Чугунный вол привозит квас.

Рычаг плугов и копья борон

Вздымают почву сотен лет,

И ты пред нею, старый ворон,

Отныне призван на ответ!»

Кулак ревет, на лавке сидя,

Скребет ногтями черный бок,

И лает пес, беду предвидя,

Перед толпою многих ног.

И слышен голос был солдата,

И скрип дверей, и через час

Одна фигура, бородата,

Уже отъехала от нас.

Изгнанник мира и скупец

Сидел и слушал бубенец,

С избою мысленно прощался,

Как пьяный на возу качался.

И ночь, строительница дня,

Уже решительно и смело,

Как ведьма, с крыши полетела,

Телегу в пропасть наклоня.