Я помню злую ночь. Шел бой, и никому

Бунтующая чернь прохода не давала;

Матросская толпа меня арестовала,

И увлекла с собой, и бросила в тюрьму.

Нас много было там, в сырой норе подвала,

Виновных без вины, готовых ко всему!..

Я Вас тогда любил! В тюрьме, глядясь во тьму

Я всю мою любовь переживал сначала…

И вдруг – Вы подошли из темного угла,

Как нежная сестра – меня поцеловали

И молвили: «Мой друг! Зачем – теперь – печали?

Давайте вспоминать, как жизнь была светла!

Пусть, как ненастный день, грядущее уныло,

Пусть нас могила ждет, но счастье было, было!..»

От царя-то мне и ласка, и привет,

От людей-то почесть всякая везде.

Парня краше да удалей меня нет

В Александровской во всей во слободе.

Уж как конь-то мой персидский аргамак,

Вышит золотом по бархату чепрак,

Приторочены у красного седла

Песья морда да колючая метла.

Ярче неба на кафтане аксамит,

Низан жемчугом по козырю узор,

Сабля в яхонтах на солнышке горит,

Всем крамольникам на страх да на покор.

Мы опричники – не земщине чета, –

Наша совесть перед родиной чиста,

Государю рады до смерти служить,

Рады голову за батюшку сложить!

Гей ты, земщина! Дорогу, сторонись!

Берегись, – пощекочу тебя копьем.

Спесь боярская, подальше хоронись, –

А не то и с головой тебя собьем!

Ты, боярин, супротивничать горазд, –

Вот ужо тебе Малюта наш задаст! –

Вздернут, будь ты хоть семи пядей во лбу,

На веселую затейницу – дыбу!

Царской воле много ставится препон

От бояр да от служилых от княжат!

Царь наш батюшка изменой окружен,

Извести его крамольники хотят.

Эх, пора, пора измену выводить,

Суд-расправу царским ворогам чинить!

Ты гуляй, махай, метла моя, мети!

Нам с тобою не заказаны пути!

Ни пред кем нам нынче шапки не ломать,

Службу царскую справляем мы не зря,

Нам других хозяев в жизни не знавать

Опричь Бога да великого царя!

Гей, грызи врагов, собачья голова!

Ты грызи да выговаривай слова:

Царь и миловать нас волен и казнить!

Без Царя Руси великою не быть!

Как только мир уснет, укрывшись тишиной,

Два голоса ведут беседу предо мной, –

Я слышу в тишине их речи трепетанья;

Так говорит один: «Как горьки дни изгнанья!

Как скучно дни текут средь чуждых сердцу мест!

Не станет скоро сил нести тяжелый крест!

Душа больна тоской, и тело так устало, –

Зачем мне жизнь нужна, когда надежд не стало?..»

И говорит другой: «Не надо унывать!

Что было, то прошло, что будет – не узнать,

Быть может, впереди спокойствия отрада,

За нынешнюю боль – нежданная награда,

Урок и польза есть в ужаснейшем из зол:

Отчизну потеряв, я сам себя нашел,

Измерил глубину своих былых деяний

И осудил себя без слез и оправданий».

«Слова! слова! слова! – так первый говорит. –

Слова летят давно, а дело всё стоит.

В былом мы все грешны и стоим осужденья,

Но не исправят зла пустые рассужденья…

Где люди? где вожди? Кто всех нас соберет?

Во прахе мы лежим, а всё кричим «Вперед!..»

Летит за годом год, слабеют, гаснут силы,

И нет приюта мне желаннее могилы…»

«Бодрись, усталый брат! – ответствует другой. –

Пусть были мы в пути застигнуты пургой,

Но вихри пронеслись, опять видна дорога,

До цели нам дойти осталось уж немного.

Там – впереди – рассвет, отрада, слава, мир,

Любви, и красоты, и правды званый пир.

Избранных мало там средь миллионов званных, –

Скорей, смелей иди! Ты будешь средь избранных!»

И голос первый вновь унылые слова

Бросает в тишину, и речь его мертва.

И вновь другой твердит призывы огневые…

И светят в темноте его слова живые…

Но только в щель окна рассвета глянет взор –

Растает в тишине их бесконечный спор,

И лишь в моей душе останется волненье –

Двух взглядов и двух сил бесплодное боренье…

Где ярки долины, нарядны леса,

Где замки баронов глядят в небеса,

Как время текучее – стары,

На гладких дорогах остзейской земли

Ржут кони, и трубы вздыхают вдали, –

Идут голубые гусары.

К недальним границам германской страны,

Где пуль беспощадных напевы слышны,

Где пушек грохочут удары,

Где бьется с врагами родимая рать, –

Туда, за отчизну свою постоять,

Спешат голубые гусары.

В томительном зное, в глубоких снегах,

На прусских равнинах, на польских холмах

И в топях разлившейся Шары,

Войну принимая как мирный парад,

В боях не считая жестоких утрат,

Дрались голубые гусары.