Я шел за ним, наверное, минут пятнадцать. Мне было неясно — заметает ли он следы или просто старается убить время. Несколько раз он останавливался, чтобы посмотреть на предмет, который держал в руке, — может, часы, а может, что-то другое.

Наконец, он пошел в северном направлении, выбирая боковые улочки, в обход правительственных зданий и городской ратуши. Я не сразу сообразил, что он направляется к Бикон Хиллу.

Прошло еще десять минут, и я, должно быть, утратил бдительность, потому что вдруг потерял его из виду. Он шмыгнул за угол, и когда я минутой позже свернул туда же, то его там не оказалось, улица была безлюдна. Я остановился, прислушиваясь, не раздадутся ли шаги, но ничего не услышал. Я забеспокоился и быстро пошел вперед.

Тут-то оно и случилось. Что-то ударило меня по голове, и я почувствовал острую леденящую боль, и сразу кто-то с силой ударил меня кулаком в живот. Я упал на тротуар, и перед глазами у меня все тошнотворно поплыло.

Это был тот случай, когда начинаешь вдруг видеть все вроде как во сне, где все предметы искажены. Дома были черные и очень высокие, они нависали надо мной, грозя обрушиться. Они, казалось, росли становились все выше и выше; мне было холодно, я весь промок, и дождь брызгал мне в лицо. Я с усилием поднялся на локте. Тупо посмотрел на кровавую лужу на тротуаре. Здорово много крови. Неужели моя?

Меня замутило и тут же вырвало. Перед глазами все расплылось и на какое-то время окрасилось в зеленый цвет. Наконец усилием воли я заставил себя подняться на колени.

До меня доносился вой сирены. Пока что издали, но он приближался. Я поднялся на нетвердые ноги и прислонился к машине, стоящей у обочины. Вой сирены все приближался. Спотыкаясь, я забежал за угол и остановился, чтобы перевести дух. Сирена выла уже совсем близко, голубой луч шарил по улице, где я только что был. Я снова побежал. Не знаю, какое расстояние я одолел, не знаю, где был. Просто бежал, пока не увидел такси. Оно стояло у обочины с заглушенным мотором.

— Отвезите меня в ближайшую больницу, — выговорил я.

Шофер посмотрел на меня и ответил:

— Ни в коем случае.

Я попытался было влезть в машину.

— И не думай, приятель! — Он с силой захлопнул дверцу и умчался прочь, а я остался там, где стоял. Вдали послышалась сирена.

Я дрожал от холода, но это помогало мне сохранять сознание. Я понимал, что теряю кровь, только не знал, с какой скоростью. Каждые несколько шагов мне приходилось переводить дух. Головокружение усиливалось. Я споткнулся и упал, ударившись коленями об асфальт. От боли на какое-то мгновение в голове у меня немного прояснилось, и я смог снова подняться на ноги. Насквозь промокшие ботинки хлюпали. Я постарался сосредоточить внимание на звуке, который издавали мои ботинки, и принуждал себя двигаться дальше. Шаг за шагом. Впереди квартала за три виднелись огни. Я знал, что смогу добраться до них. Шаг за шагом, не торопясь.

Я прислонился к синей машине на минутку, всего лишь на минутку, чтобы немного отдышаться.

5

«Вот так! Вот и молодец!» Кто-то поднимал меня. Я лежал в машине, и теперь меня из нее вытаскивали. Впереди яркий свет. Это вывеска «Неотложная помощь», выведенная голубым пеонов. У дверей медсестра.

— Потихоньку, браток. Не спеши!

Голова у меня болталась. Я попробовал говорить, но язык был как деревянный. Я взглянул на человека, который помогал мне, — лысый старик с седой бородой. Я сделал усилие, стараясь тверже держаться на ногах, чтобы ему не приходилось меня поддерживать, но колени подгибались, словно резиновые, и меня отчаянно трясло.

— Да ты совсем молодцом! Все обойдется, увидишь.

Медсестра сделала шаг вперед, расплываясь в полосе света, падавшего из больничных дверей; она взглянула на меня и побежала назад. Вышли два стажера и подхватили меня под руки с обеих сторон. Приподняли от земли, так что я только носками ботинок бороздил лужи. Я свесил голову на грудь и ощутил капли дождя на затылке. Лысый старик побежал вперед открывать двери.

Как приятно внутри, тепло. Меня уложили на стол с мягкой прокладкой и начали стаскивать одежду, но она промокла и пропиталась кровью: в конце концов им пришлось разрезать ее ножницами. Я лежал с закрытыми глазами, потому что верхний свет болезненно слепил глаза.

— Надо сделать анализ крови на гематокрит и на совместимость, — сказал один из стажеров. — Приготовьте все для наложения швов во второй шоковой палате.

Люди хлопотали вокруг моей головы: я смутно ощущал прикосновение рук и марлевых салфеток. Лоб стал холодный и потерял чувствительность. Теперь я лежал совсем раздетый. Меня протерли жестким мохнатым полотенцем и укутали в одеяло, а затем переложили на другой стол с мягкой прокладкой, который вдруг покатился по коридору.

Я открыл глаза и увидел лысого старика, он сочувственно смотрел на меня.

— Где вы его нашли? — спросил один из стажеров.

— На улице. Лежал, привалившись к какой-то машине. Я сначала подумал, что это какой-то пьянчуга напился до бесчувствия. Понимаете, ноги чуть не на дороге лежали, поэтому я посчитал, что его могут переехать, и остановился, чтобы передвинуть. И тут смотрю — одет прилично, а сам весь в крови. Я не знал, что случилось, только очень уж он мне плох показался — вот я и привез его сюда.

Меня вкатили в комнату, облицованную голубым кафелем. Над головой вспыхнули бестеневые лампы, и меня окружили внимательные лица. Резиновые перчатки надеты, марлевые повязки на месте.

— Сперва остановим кровотечение, — сказал стажер, — а затем сделаем рентгеноскопию. — Он обратился ко мне: «Вы не спите, сэр?»

Я шевельнулся и хотел что-то сказать.

— Не разговаривайте. Возможно, у вас перелом челюсти. Сначала я зашью рану на лбу, а потом уж посмотрим.

Сестра обмыла мне лицо, сперва теплой водой с мылом. На губке каждый раз оставалась кровь.

— Теперь спиртиком, — сказал он. — Немного пощиплет.

Стажеры переговаривались между собой, разглядывая мою рану.

Один из них зажал изогнутую хирургическую иглу в иглодержателе и приблизился ко мне. Я ожидал боли, но ограничилось лишь легким покалыванием. Зашивая рану, он сказал товарищу:

— Ты смотри, какие чистые края у пореза. Прямо будто хирург поработал.

Медсестра наложила жгут мне на руку и взяла кровь.

— Сделайте ему заодно противостолбнячную прививку. И укол пенициллина. — Мне он сказал: — Моргайте: один раз — значит да, два раза — значит нет. К пенициллину у вас нет аллергии?

Я моргнул дважды.

— Вы уверены?

Я моргнул единожды.

Должно быть, я снова потерял сознание. Когда я открыл глаза, то увидел у себя над головой огромный рентгеновский аппарат. Кто-то раздраженно говорил: — «Полегче, полегче!» — И сознание опять покинуло меня. Очнулся я уже в другой комнате. Эта была окрашена в светло-зеленый цвет. Стажеры, разглядывая на свет еще совсем мокрые рентгеновские снимки, обсуждали их. Потом один из них вышел, а другой приблизился ко мне. «У вас вроде все в порядке, — сказал он. — Возможно, расшаталось несколько зубов, но ни одного перелома как будто нет».

Голова понемногу прояснилась; я уже пришел в себя настолько, что мог спросить:

— А рентгенолог уже читал эти снимки?

От этого вопроса стажер замер. Он явно испугался, подумав о том, о чем подумал я, — а именно, что снимки черепа очень трудно читать, для этого требуется натренированный глаз. Кроме того, он не мог понять, как я сообразил задать такой вопрос.

— Нет, рентгенолога в данный момент тут нет.

— А где же он?

— Пошел выпить чашку кофе.

— Верните его, — сказал я. Рот у меня пересох и онемел, челюсть ныла. Я потрогал щеку и нащупал большую опухоль, очень болезненную. Неудивительно, что они подозревали перелом. — Какой у меня ге-матокрит? — спросил я.

— Извините, сэр? — Понять меня было трудно, язык распух, и речь стала невнятной.

— Я спрашиваю, какой у меня гематокрит?