Утопающий в зелени и садах Киев Беате очень понравился, а вскоре она здесь встретила и купцов из Генуи, и ее начали одолевать мысли о возможном посещении родной Лигурии. Но она была мужняя жена и не мыслила предпринять это путешествие без согласия Василия, с которым была повенчана-соединена перед Богом на всю жизнь.
Василию в конце концов удалось попасть на прием к воеводе Ходкевичу, и он произвел на того благоприятное впечатление. Особую роль сыграло то, что он был участником выступлений в Новгороде против власти московского князя Иоанна. Услышав, что Василий желает поселиться на Киевской земле, воевода пообещал подумать, а вскоре сам вызвал его в замок и предложил отправиться на службу в Чернобыльский повет земянином, получив в пользование пятьдесят литовских волоков[17] земли. Предложение было очень заманчивое, но чтобы обрабатывать землю, требовались средства, которых у Василия не было.
Беата во время всего пути в Киев прятала золотую маску в одежде, часто ей ночью снились странные, страшные сны, после которых она молилась, стремясь изгнать греховные мысли из головы. Когда они поселились в гостином дворе, она спрятала маску в сундук, имевшийся в комнате, и с облегчением вздохнула, так как страшные сны ее отпустили. Но этой ночью ее вновь посетило ночное видение: она стояла у изголовья спящего Василия, занеся над ним кинжал, который стала медленно опускать. Во всех предыдущих снах она в подобных случаях просыпалась, но в этот раз кинжал вошел в тело Василия, кровь расплылась темным пятном по светлой полотняной рубашке. Он открыл глаза и спокойно произнес: «Ты еще не убила меня, но ты станешь виновницей моей гибели» — и закрыл глаза.
Утром, дождавшись, когда Василий уйдет, она открыла сундук и с ужасом обнаружила пропажу золотой маски. Это ее настолько потрясло, что она не пошла, по обыкновению, блуждать по городу, а так и сидела отрешенно на сундуке вплоть до прихода Василия. Узнав о пропаже, Василий немного смутился, а затем соообщил, что золотую маску взял он и под нее получил значительную сумму серебром от армян-ростовщиков для обустройства на выделенной земле. Но, зная, что маска Беате дорога как память, он договорился, что выкупит ее через два года, и они на том целовали крест.
В Беате боролись двойственные чувства: с одной стороны, разум подсказывал, что так даже лучше — избавиться от золотого чудовища, непонятной силой привязавшего ее к себе, с другой стороны, внутри нее все кричало, требуя вернуть маску, не останавливаясь ни перед чем. Но долго раздумывать ей не пришлось, так как Василий все за нее решил и уже купил лошадей, повозки, нанял людей, мастеровых, и они отправились к месту нового поселения на реку Припять.
Дом для жилья Василий срубил в самой пуще — он был значительно меньше тех, в которых жили в Новгороде и Переяславле, но здесь Беата почувствовала себя настоящей хозяйкой. Правда, на первых порах ей приходилось все делать самой. Василий показал себя хорошим хозяином, пропадал на работе с утра до ночи. Его люди занимались бортничеством, рыболовством, земледелием, добычей пушного зверя — бобров, белок, куниц, в изобилии водившихся в этом лесном краю. У него появились свои кузни, а мастера-оружейники наладили изготовление мечей и брони. Вот только не смог он переманить к себе ремесленников-стрельников, занимающихся изготовлением знаменитых стрел с коваными наконечниками и оперением из орлиных перьев, за десяток которых в Хаджи-Бее можно было сменять целый воз соли. Товары на продажу в теплое время возил по воде, а зимой на санях, по льду, когда Припять и Днепр замерзали. Дела его шли успешно, он расширял промыслы, увеличивалось количество людей, занятых в них. Не оставлял он мысли о торговле с дальними странами — подбирал, складывал пушной товар, чтобы с ним отправиться следующей зимой в земли немчинов.
7
«Барский»
Они все-таки проиграли в андерграундбол тинейджерам, которые толком не разбирались в алгоритмах, не говоря уже о математических моделях, любимой теме Ильи — будущего выпускника мехмата. В их проигрыше он усмотрел происки теории вероятностей и предложил сыграть «контровую» партию, но Ире игра не понравилась и она уговорила приятеля поехать в диско-клуб «Барский» на Бессарабке.
Пройдя фейс-контроль и миновав рамку металлоискателя, они поднялись на лифте на третий этаж и пошли по длинному коридору к тяжелому занавесу, скрывающему вход. Ира забежала вперед и перед тем, как распахнуть занавес, приняла картинную позу, демонстрируя все свои достоинства, которые тесно облегающая одежда не скрывала, а только подчеркивала. При этом она изрекла:
— Мгновение — и мы очутимся в другом мире, где все становится пофиг, кроме веселья! Илюша, нарисуй улыбку на морде лица, иначе не пройдешь мой личный фейс-контроль!
Они попали в полумрак громадного, богато украшенного зала, стены которого были задрапированы дорогими роскошными материями с изысканными узорами. Пульт диск-жокея был установлен на высоко поднятой площадке, а за длинной барной стойкой вдоль всей стены с полдесятка барменов старались, чтобы не осталось ни одного изнемогающего от жажды. Танцпол был забит танцующими под зажигательные композиции Пол Ван Дайка, мигали разноцветные огни-блики. За танцполом находились столики и мягкие диванчики г-образной формы, ярко-кровавого цвета. На первый взгляд не было свободных мест, но подскочивший официант, ловко маневрируя, помог Ире и Илье разместиться и тут же принял заказ на коктейли.
— Тут классно! — притворно оптимистично заявила Ира. — Можно оторваться по полной программе! Пока принесут коктейли — пошли танцевать! — И она ринулась на танцпол, увлекая за собой Илью, стремясь забыться в танце.
Здесь она была уже несколько раз с Димой, помнила ощущение эйфории от тех посещений, но сейчас было как-то по-другому. Несмотря на царящее здесь веселье, Ира в глубине души чувствовала некую неудовлетворенность собой, этим вечером. Словно она так и не переступила порог роскошного диско-зала, а осталась снаружи и лишь наблюдала за происходящим издали, не имея возможности участвовать в действе. И это ей крайне не нравилось.
«Неужели Димон уже своим отсутствием может мне испортить настроение? Неужели я буду сохнуть по нему после того, как он вышвырнул меня с вещами из квартиры? Нет, дело не в Диме, а в Илье — нашла себе кавалера на вечер! Мне просто с ним не интересно! Вон он каков! Пляшет с глупым видом, словно босиком на горячей сковородке. Танец индейцев племени мумбо-юмбо с речки Лимпопо!»
Но непрекращающаяся музыка не давала выплеснуться накопившемуся негативу, а подоспевшие разнообразные коктейли помогли взглянуть на мир по-другому, немного расслабиться и изгнать все мысли из головы, лишь отдаваться ритмам музыки. Теперь она без удержу веселилась, смеялась, с кем-то кокетничала, встречала кого-то из знакомых, то и дело подшучивала над Ильей — все эти картинки возникали и без следа исчезали в ее сознании. Ей было бы очень хорошо, если бы не спрятавшаяся боль, в причинах которой она боялась себе признаться.
Когда они в начале третьего вышли из клуба и принялись искать такси, у нее пропало желание сказать парню что-нибудь неприятное, она даже дала себя поцеловать, когда он усаживал ее в такси, и милостиво кивнула на предложение встретиться завтра вечером.
«“Любовь — яд” — так поет Ириша Билык, поэтому противоядие должно быть пресным и невкусным. Как отношения с этим увальнем Ильей, который, по сути, мне безразличен». И она, озадачив таксиста, громко продекламировала то, что первым пришло ей в голову:
— Ешь ананасы, рябчиков жуй — день твой последний приходит, буржуй!
Образ буржуя у нее в тот момент олицетворял Димон, и ей тут же захотелось ему позвонить, сообщить, что она о нем думает и как ей сейчас хорошо. Но тут по радио в такси стала звучать песня «Плачет девушка в автомате», и она решила дослушать ее до конца, а потом уже позвонить подлецу Диме. Песня вызвала у нее жалость к себе, и жалела она себя до тех пор, пока не уснула. Когда таксист разбудил ее возле дома и выпроводил из машины, она напоминала сомнамбулу, делала все на автомате, в полусонном состоянии. Кабина лифта показалась ей самым классным местом для ночлега, но когда двери лифта раздвинулись, Ира, собрав волю в кулак, вышла на площадку и добралась до двери.
17
Каждой службе принадлежало 10 литовских волок (199 десятин), и то лицо, которое получало землю в пользование, обязано было по призыву воеводы доставлять с каждой службы одного вооруженного воина. Лица, получавшие на таких условиях землю, назывались земянами.