— Маша, это ты?! — крикнул я, и мне так захотелось чуда, чтобы в самом деле это была Машенька! Ведь она мне так нравилась, всегда относилась с симпатией, а убить вынудили обстоятельства.

Девушка энергично замахала свободной рукой, умоляя о помощи. Рука парня наполовину закрывала ее лицо, не давая рассмотреть, но глаза, как у раненой косули, были точно ее.

— Машенька, это ты? — повторил я вопрос, приближаясь к ним.

— Дед, вали отсюда, а то беду накличешь на свою седую голову.

Я молчал, все приближаясь к ним, рука сжимала спрятанную под одеждой монтировку.

— Сейчас поймешь, с кем связался! Заступничек! — рассмеялся парень пониже ростом и покоренастее, оставив девчонку второму — долговязому, и вытащил из кармана финку.

— Ты, Яша, его пырни — воздух из него выпусти, вишь, своим смрадом весь двор завонял. Откуда это старое чучело взялось? Смотри: кожа белая, аж прозрачная, наверное, где-то в скиту прятался, а сейчас вылез немцев встречать!

— А это он расскажет — если нам будет интересно. — Коренастый сделал шаг вперед и сделал выпад финкой, но я был наготове — резко ушел в сторону, монтировка вылетела из своего убежища и обрушилась на его руку. Тот закричал от боли, уронил финку и обхватил второй рукой беспомощно повисшую руку.

— Он мне руку сломал! Мочи его, Длинный!

— Ах ты, сука! Да я тебя, б…! — закричал долговязый.

Откинув в сторону девчонку, которая не удержалась на ногах и упала на землю, он выхватил опасную бритву и стал на меня наступать. Бритва — страшное оружие, но только когда имеешь дело с безоружным, а еще лучше с каким-нибудь хлюпиком. А у меня была в руках монтировка, позволявшая держать его на расстоянии, да и что мог сделать фраер мне, повидавшему на своем веку столько крови, сколько он молока не высосал из сисек своей мамки? Я сам бросился в атаку, тесня его к стене, пару раз ощутимо задел по руке, но бритву он пока держал. Я наносил боковые удары, не очень точные, давая ему возможность от них свободно уходить, таким образом усыпляя его бдительность. Решил, что ловушка готова, и сделал обманное движение, словно хотел нанести удар с левого бока, открывая ему свой беззащитный правый фланг. Он бросился вперед, занося бритву, но я легко ушел от него и изо всех сил, как пикой, ударил монтировкой ему прямо в солнечное сплетение так, что он задохнулся. Он, выпучив глаза, выронил бритву и сполз на землю. Следующий удар раскроил ему голову, но я забыл о его товарище, напрасно сбросив его со счетов из-за поломанной руки. Финка, вошедшая мне под лопатку, напомнила о нем. Дико закричала девушка. Я обернулся, сжимая монтировку, но нападавший трусливо убежал, придерживая больную руку, бросив своего товарища, который лежал у моих ног и не подавал признаков жизни.

Удар левой рукой был слаб и не вполне достиг цели, иначе я сразу бы свалился замертво, однако у меня началось обильное кровотечение. Теперь я разглядел перепуганную девчонку — это была не Машенька. Чуда небеса не сотворили. Зачем мне надо было так рисковать и связываться с отморозками из-за этой ссыкухи?! Видно, наваждение лишило меня рассудка.

— Спасибо, дяденька! Ой, у вас ножик в спине торчит! — испуганно воскликнула она.

— Вытащи его, надо перевязать рану — сумеешь? — скривился я от пришедшей боли.

Столько лет воевал, рискуя многократно, и ни одного ранения, а теперь из-за этой желторотой мне продырявили спину, кровь хлещет… Так можно и Богу душу отдать! Ощутил покалывание множества иголочек в левой руке, она начала неметь.

— В школе на курсах медсестер была. Попробую, — наигранно бодрым тоном сказала девушка. — Ой, а бинт где возьму?

— Нижнюю юбку порви. Давай быстрее, а то у меня голова начала уже кружиться от потери крови! — прикрикнул на нее.

Она повернулась ко мне спиной, стала пыжиться, я не выдержал, повернул ее к себе, бесцеремонно поднял платье и быстро оторвал от юбки две длинные полосы, мимоходом увидев ее стройные ноги. Она только и воскликнула: «Ах!»

— Вытаскивай финку! — прорычал я, приводя ее в чувство.

Она дернула раз — потемнело в глазах, и сердце остановилось от боли, второй — стало еще хуже.

— Двумя руками возьмись и тащи изо всей силы! Не сможешь — порежу на куски, сука!

Мне становилось все хуже. Девчонка, испуганно взглянув на неподвижное тело фраера на земле, взялась за финку двумя руками.

— Тащи, сука! — крикнул ей и сделал рывок в противоположную сторону, чтобы помочь.

Финка вышла из раны, и девчонка испуганно бросила ее на землю.

— Ой, а кровь еще сильнее течет! Просто рекой! — проговорила она, когда я освободил верхнюю часть туловища от одежды.

Под мою ругань и советы она, наконец, перевязала рану.

— Давайте вам водки принесу — я здесь недалеко живу! — вдруг предложила девчонка.

«Надо бы пойти вместе с ней!» — подумал я, но силы уже совсем покидали меня.

— Жратвы принеси и хлеба побольше! — скомандовал я, мысленно добавив: «А то я кроме крысятины давно ничего не ел».

Девчонка убежала, а я стащил с убитого фраера пиджак, сорочку — на брюки у меня не хватило сил — и пошел к выходу из двора. Было глупо здесь дожидаться девчонку, даже если она вернется. Множество окон выходит во двор, явно кто-то видел происшедшее, а убийство при любой власти есть убийство. Да и, неровен час, вернется фраер с подмогой, тогда монтировка уже не поможет. Наган бы — вот это дело. По дороге переоделся, но лучше мне от этого не стало, и на Подол я не пошел, а повернул назад, в свое подземелье, царство крыс. Обратный путь я проделал неосознанно: шел, подчиняясь команде какой-то крохотной клеточки в мозгу, которая не давала упасть, упрямо гнала вперед мое обессиленное, раненое тело.

Люк с открытой крышкой меня порадовал, но и заставил задуматься: неужели все это было предусмотрено Судьбой и, что бы я ни делал, все равно должен был вернуться сюда?

Уже в канализационном тоннеле потерял сознание, пришел в себя от писка. Я обрадовался, вообразив, что это девчонка догнала меня и принесла провизии, а открыв глаза, увидел крысу, осторожно подбирающуюся к моему лицу. Отогнал ее и, держась за стенку, кое-как добрел до своей пещеры. На мое счастье, крысы почему-то обходили это подземелье стороной. «Кассандра! — вспомнил название, которое сообщил мне Кузьма. — Какая ты Кассандра, если не могла меня предупредить за время моего нахождения здесь о том, что меня ожидает?» Повязку девчонка затянула плохо, и кровь продолжает сочиться, а в голове слышится колокольный перезвон.

Вновь пришел Кузьма, присел на корточки, вглядываясь в мое лицо.

— Торжествуешь? — спросил я, не открывая глаз, — так можно было лучше его рассмотреть. Он страшно похудел, зарос щетиной.

— Нет, смотрю на прощанье — больше не увидимся.

— Ты хочешь сказать, что я здесь не окочурюсь и не отправлюсь на небеса составить вам компанию? Петр до сих пор дуется на меня за тот выстрел? — хихикнул я.

— Мертвые не умеют обижаться, но об этом ты скоро узнаешь — ведь ты умираешь. Смотри, у тебя и рана воспалилась: антонов огонь[11] тебя доконает или истечешь кровью, самое большее, протянешь день-два.

— Раз я умру, значит, увидимся. Или в компанию не возьмете?

— Я тебе уже сказал: мы тебя исключили из братства, поэтому ты останешься здесь. Прощай.

Он быстро поднялся и растворился в темноте. В прошлый раз я хоть услышал его удаляющиеся шаги.

Я лежал, и картины прошлого пробегали перед моими глазами: детство, юность, первая любовь, которая о моем чувстве так и не узнала, студенческие годы, наше братство, война, революция, товарищ атаман. Снова иду с Петром, размышляя, что будет, если оставлю его живым. Как на это посмотрит товарищ атаман, будет ли он после этого мне доверять? Решаю: будь что будет — пусть живет Петруха. Он поворачивается ко мне лицом, подмигивает левым глазом и говорит: «Но ты же все равно выстрелил!» Тут глаз выпадает из глазницы, повиснув на тонкой ниточке. Мне становится душно: так и было, я тогда Петра перевернул и увидел, что пуля, попав в затылок, вышла через левый глаз.