— Я почти получил это место. Сначала дама сказала, что я буду накрывать стол в ливрее, штанах до колен и гольфах, и потребовала, чтобы я показал ей ноги. Я подвернул повыше брюки, и она осталась довольна. Потом дама сказала, что во время приемов мне придется разносить прохладительные напитки, балансируя подносом над головами гостей, и поэтому ей нужно посмотреть мускулы на руках. Я подвернул рукава, и она осталась довольна. Тогда она сказала, что, пожалуй, наймет меня, если я предъявлю мои рекомендации. Боюсь, что тут я дал маху, потому что, как только я начал предъявлять, она меня выставила…

Вайсу надо бы отлучиться из дому по делам, но он опасается уехать, потому что боится, как бы его жена не изменила ему с Блау. Однако дело не терпит отлагательства, и он все же решается уехать. Но перед отъездом устанавливает в спальне автоматическую фотокамеру. Вернувшись, Вайс проявляет пленку — увиденное превосходит самые худшие его опасения. Пылая гневом, он спешит к Блау:

— Господин Блау, вам нечего мне сообщить?

— Вроде бы нечего.

— Тогда взгляните-ка вот на это! — Он достает пленку, разворачивает ее и держит против света. — Вам по-прежнему нечего мне сказать?

Блау указывает пальцем на кадры:

— Вот с этого, и с этого, и, пожалуй, еще с этого я бы не прочь посмотреть увеличенные снимки!

Вена. Три еврея сидят в кафе. Входит весьма привлекательная дама.

— Взгляните-ка на ее золотую брошь, — говорит Грюн. — Это ведь у нее от меня!

— Ерунда, — говорит Блау. — Посмотрите лучше на ее жемчужное ожерелье: это у нее от меня!

— Жалкие людишки! — восклицает Леви. — Вы только взгляните на черные круги у нее под глазами! Это у нее от меня.

Янкель побывал в Париже. Когда он возвращается во Львов, друзья набрасываются на него с вопросами — как там, в Париже, какие были приключения, каковы парижанки, похожи ли на здешних?

— Ну как можно сравнивать? — возмущается Янкель. — Вот у меня было интимное свидание с одной парижанкой. Уж теперь-то я знаю все точно!

— Так расскажи, наконец!

— Итак: на ней была накидка с капюшоном из золотой парчи — ничего подобного вы здесь не отыщете. А когда она ее скинула, то под ней оказалась блузка из розового шифона, прозрачная, как стекло! А юбка ее была вся сплошь покрыта блестками, так что на нее даже смотреть было больно. Потом она сняла юбку… Белье у нее было отделано брюссельскими кружевами лилового цвета и прошито серебряными нитями… Подвязки были украшены рубинами… Потом она сняла с себя и белье, и подвязки…

— И что же было дальше?

— А дальше все было в точности, как у нас в городе…

Кон с женой приехали в Париж. Вечером они собираются пойти в "Мулен Руж". Жена очень долго переодевается, и Кон решает спуститься в вестибюль и там подождать жену, сидя в кресле. Вдруг он видит: по лестнице, шумя шелками, спускается очаровательная парижанка в сказочном туалете. У него глаза буквально вылезают на лоб. Парижанка проскальзывает мимо Кона и на ходу бросает шепотом:

— Тысяча франков!

Кон быстро отвечает ей:

— Пятьсот!

Парижанка пожимает плечами и выпархивает на улицу.

Вечером супруги Кон сидят в "Мулен Руж". Представление уже началось, и тут он видит, как мимо него пробирается на соседнее место та самая чаровница из гостиничного вестибюля! Она узнает Кона, вытягивает шейку, чтобы увидеть, кто сидит по другую сторону от него, и торжествующе шепчет ему в ухо:

— Видишь теперь, что можно выторговать за твои жалкие пятьсот франков!

— Грюн, сегодня вечером у нас гастролирует "Комеди Франсез". У меня есть для тебя билет!

— Сегодня вечером? Какая жалость! Не могу, сегодня вечером играет Шапиро.

Две недели спустя.

— Грюн! На этот раз ты не сможешь мне отказать: сегодня вечером выступает "Метрополитен-Опера" из Нью-Йорка, а после спектакля я пригласил двух самых хорошеньких статисточек!

— Звучит заманчиво, но не удастся: сегодня вечером играет Шапиро!

— Кто он, черт подери, этот Шапиро, ради которого ты пренебрегаешь "Комеди Франсез", "Метрополитен-Опера" и двумя статисточками?

— Честно признаюсь, сам не знаю. Понятия не имею, где он играет, что играет и как играет. Знаю одно: когда Шапиро играет, я сплю с его женой!

Вариант.

Шмуль и Ицик встречаются на улице в Лондоне. Шмуль спрашивает:

— Ты знаешь, кто такой Колумб?

— Колумб? Никогда не слышал это имя.

— Невежда! Колумб — это тот человек, который открыл Америку!

— Потрясающе! А откуда ты это знаешь?

— Я три раза в неделю хожу в вечернюю школу, там мы это изучаем.

Спустя две недели они встречаются вновь. Шмуль спрашивает:

— Ты знаешь, кто такой Гутенберг?

— Он что, живет в одной квартире со мной?

— Вот осел! Гутенберг — это тот человек, который изобрел книгопечатание!

— Интересно! А откуда ты все это знаешь?

— Я же тебе уже говорил: три раза в неделю я хожу в вечернюю школу…

Через две недели они опять встречаются. На этот раз Ицик спрашивает:

— Скажи, а ты знаешь, кто такой Шапиро?

— Нет, никогда о нем не слышал.

— Шапиро — это тот человек, который спит с твоей женой три раза в неделю, когда ты уходишь в свою вечернюю школу.

— У моей дочери очень хорошая должность, — говорит Блау. — Она приходит в контору в десять часов, шеф диктует ей в течение часа. Затем она пишет несколько писем и к обеду уже свободна, причем зарабатывает двенадцать фунтов в неделю.

— Моя дочь тоже хонте (шлюха), но диктовать себе она никому не позволит.

Старик Шлезингер приходит в бордель к мадам Розе и говорит:

— Я хочу к Рите.

— Это совершенно исключено, господин Шлезингер, — отвечает мадам. — У Риты сегодня в семье траур, и она недоступна ни для каких удовольствий.

— Кто говорит об удовольствиях? Скажите Рите, что пришел старик Шлезингер, и она сразу поймет, что никаких удовольствий не будет.

Мойше приходит в кафе в страшном возбуждении и рассказывает Ицику:

— Ты только представь себе — прихожу я домой и вижу, что богач Дессауэр наслаждается с моей женой на тахте!

— Ну и как ты поступил?

— Очень выгодно продал ему эту тахту.

Маме-лошн

(мамин язык, идиш)

Один венгр подает в суд на еврея за оскорбление. Дескать, тот обозвал его "хуцпе". Судья этого слова не знает и просит еврея объяснить, что оно значит. Еврей заявляет, что это понятие непереводимо. Наконец соглашается перевести его словом "наглость".

— Правда, — добавляет он, — это не обычная наглость, а наглость с "гевуре"

— А что такое "гевуре"? — спрашивает судья.

— Это сила.

— Получается, что "хуцпе" — это сильная наглость?

— И да, и нет. "Гевуре" — это не просто сила, а сила с "сехел".

— А что такое "сехел"?

— "Сехел" — это смысл.

— Итак, "хуцпе" — это сильная осмысленная наглость?

— Не совсем, господин судья. "Сехел" — это не просто смысл, это смысл с "таам".

— Прекрасно, а что такое "таам"?

— Видите ли, господин судья, "таам" — это нечто такое, что невозможно объяснить гою.