– XLVIII-
Be still, my soul, be still;
the arms you bear are brittle,
Earth and high heaven are fixt
of old and founded strong.
Think rather, – call to thought,
if now you grieve a little,
The days when we had rest,
O soul, for they were long.
Men loved unkindness then,
but lightless in the quarry
I slept and saw not; tears
fell down, I did not mourn;
Sweat ran and blood sprang out
and I was never sorry:
Then it was well with me,
in days ere I was born.
Now, and I muse for why
and never find the reason,
I pace the earth, and drink
the air, and feel the sun.
Be still, be still, my soul;
it is but for a season:
Let us endure an hour
and see injustice done.
Ay, look: high heaven and earth ail from the prime
foundation;
All thoughts to rive the heart are here, and all
are vain:
Horror and scorn and hate and fear and indignation —
Oh why did I awake? when shall I sleep
again?
– 48-
Стыдись, душа, стыдись!
Да что ж это такое —
Назвать сестрицу-жизнь
недугом бытия,
Назвать, как мелкий бес,
прекрасное мечтою
И звать на помощь смерть!
Стыдись, душа моя.
«И вот сентябрь…» И что?
Ну да, сентябрь. Давай-ка
Ты лучше мне прочти
«Октябрь уж наступил…»
Нет, наша жизнь не блядь,
а честная давалка.
А что кому дала,
так то и заслужил.
Мы сами хороши.
И не на кого дуться.
Хоть я подчас шепчу,
обиды не тая,
Что люди женятся,
а нам с тобой обуться
Буквально не во что,
эх, душенька моя.
Где ж половодье чувств?
Где прелести образчик?
Где то и сё? Где всё? Где ж Бог?!
– Ты это брось!
Ты не ленись давай.
Кто ищет, тот обрящет.
Ты не гордись, стучи.
Отверзется авось.
– XLIX-
Think no more, lad; laugh, be jolly:
Why should men make haste to die?
Empty heads and tongues a-talking
Make the rough road easy walking,
And the feather pate of folly
Bears the falling sky.
Oh, 'tis jesting, dancing, drinking
Spins the heavy world around.
If young hearts were not so clever,
Oh, they would be young for ever:
Think no more; 'tis only thinking
Lays lads underground.
– 49-
Верно – умничать не надо,
И не надо унывать.
Я скажу тебе, что надо, —
Надо мыслить и страдать!
Не журись, моя ты радость,
И не вздумай помирать!
И еще скажу с последней
Безнадежной прямотой —
Ох, и дурень твой Сенека,
Все он врет про человека!
И любить совсем невредно.
Ну, ступай. Господь с тобой!
– L-
Clunton and Clunbury,
Clungunford and Clun,
Are the quietest places
Under the sun.
In valleys of springs of rivers,
By Ony and Teme and Clun,
The country for easy livers,
The quietest under the sun,
We still had sorrows to lighten,
One could not be always glad,
And lads knew trouble at Knighton
When I was a Knighton lad.
By bridges that Thames runs under,
In London, the town built ill,
'Tis sure small matter for wonder
If sorrow is with one still.
And if as a lad grows older
The troubles he bears are more,
He carries his griefs on a shoulder
That handselled them long before.
Where shall one halt to deliver
This luggage I'd lief set down?
Not Thames, not Teme is the river,
Nor London nor Knighton the town:
'Tis a long way further than Knighton,
A quieter place than Clun,
Where doomsday may thunder and lighten
And little 'twill matter to one.
– 50-
То березка, то рябина,
Куст ракиты над рекой.
Край родной, навек любимый,
Где найдешь еще такой?
В дремотной тиши гарнизона
Солнечногорска-7
В июле, во время оно
Я не был счастлив совсем.
Хоть были все основанья,
Хоть было шестнадцать лет,
Хоть дружеским был вниманьем
И женской лаской согрет.
Но Рим, но Париж, но Дели!
Да хоть бы Москва! Хоть Тверь!..
Глаза б мои не глядели
На те города теперь…
Град чудный порой сольется,
Не то чтобы часто, но —
Так сладко сердце займется,
Так горько ёкнет оно!
Град юный и самый древний,
Писал Августин о нем.
Скучая, не очень веря,
Читал я о граде том.
Он дальше любого Парижа,
Доступен – увы – не всем,
Но больше Москвы, но тише
Солнечногорска-7.