Дальше был — Аппиев форум, весь корабельщиков полный,

Да и плутов корчмарей. Мы в два перехода покрыли

Этот путь, но кто не ленив, те и в день проезжают.

Мы не спешили; без спешки на этой дороге приятней.

Здесь, от несвежей и мутной воды повздорив с желудком,

Я поджидал с беспокойством, чтоб спутники кончили ужин.

10 Ночь между тем расстилала уж тень, рассыпала уж звезды.

Слуги с гребцами, гребцы со слугами стали браниться:

«Эй! причаливай здесь! У тебя человек уже триста!

Хватит!» Пока разочлись, пока мула впрягали в постромки,

Час уже целый прошел. Комары и лягушки в болоте

Спать не давали. Да лодочник пьяный с погонщиком нашим

Взапуски петь принялись про своих далеких подружек.

Вскоре один захрапел; а другой зацепил за высокий

Камень свою бечеву и мула пустил попастися,

Сам же на спину лег и спокойно всхрапнул, растянувшись.

20 Уж начинало светать, когда мы хватились, что лодка

С места нейдет. Тут, выскочив, кто-то как бешеный начал

Бить по башкам, по бокам то скота, то хозяина палкой.

Еле доплыли в четвертом часу. Здесь лицо мы и руки

Чистой, Ферония, влагой твоею омыв и поевши,

Вновь протащились три мили и въехали в Анксур, который

Издали виден, красиво на белых утесах построен.

Здесь мы были должны поджидать Мецената с Кокцеем:

Оба отправлены были они с поручением важным;

Оба привыкли друзей примирять, соглашая их пользы.

30 Вот пока мазал больные глаза я коллирием черным,

Прибыл меж тем Меценат; с ним Кокцей с Капитоном Фонтеем

Мужем, лощеным под ноготь; он был Антонию другом,

Как никто не бывал. Мы охотно оставили Фунды,

Где нас, как претор, встречал Авфидий Косой. Посмеялись

Вдоволь мы все и над тогой его с широкой каймою,

И над курильницей, пуще всего, сумасшедшего скриба!

После, усталые, в городе мы отдохнули Мамурров;

Здесь нам Мурена свой дом предложил, Капитон — угощенье.

Самый приятнейший день был за этим для нас в Синуэссе,

40 Ибо тут съехались с нами Вергилий, и Плотий, и Варий

Чистые души, которым подобных земля не носила

И к которым сильнее меня никто не привязан!

Что за объятия были у нас и что за восторги!

Нет! Пока я в уме, ничего не сравняю я с другом!

Близ Кампанийского моста потом приютила нас вилла,

Поставщики же нам соль и дрова прислали, как должно.

В Капуе ношу свою сложили поранее мулы,

Начал играть Меценат, а я и Вергилий заснули:

Мяч — не для нас, не для слабых очей, не для слабых желудков.

50 А миновавши харчевни кавдийские, несколько выше

Мы поднялись, и нас принял Кокцей в прекраснейшей вилле.

Муза! Поведай теперь о том, как в битву вступили

Мессий Кикирр и Сармент; и скажи нам о роде обоих!

Мессий свой род знаменитый от осков ведет; а Сармента

До сих пор хозяйка жива; вот они подвизались!

Начал Сармент: «Ты похож, мне сдается, на единорога!»

Мы засмеялись. А Мессий в ответ: «Соглашаюсь!» — и тут же

Стал головою трясти. Тот крикнул: «О, если бы рог твой

Вырезан не был, чего б ты не сделал, когда и увечный

60 Так ты бодлив!» И подлинно, лоб у него волосатый

С левой лица стороны ужасный рубец безобразит.

Вдоволь Сармент потрунив над кампанской болезнью Кикирра,

Начал его приглашать сплясать перед нами Циклопа —

Роль, для которой ему не нужны ни котурны, ни маска.

Шуткой на шутку Кикирр отвечал; он спросил, посвятил ли

В храм свои цепи Сармент, потому что хотя он и служит

Скрибом, но право над ним госпожи не уменьшилось этим!

Дальше, зачем он сбежал, когда он так мал и тщедушен,

Что ведь довольно и фунта муки для его пропитанья!

70 Так мы продлили свой ужин и весело кончили вечер.

Прямо оттуда поехали мы в Беневент, где хозяин,

Жаря нам чахлых дроздов, чуть и сам не сгорел от усердья,

Ибо бегучий огонь разлился по старенькой кухне

И порывался уже лизать потолок языками.

Все мы, голодные гости и слуги все наши, в испуге

Бросились блюда снимать и тушить принялися. Отсюда

Видны уж горы Апулии, мне столь знакомые горы!

Сушит горячий их ветер. Никак бы на них мы не влезли,

Если бы отдых не взяли на ближней к Тривику вилле;

80 Но и то не без слез от дыма камина, в котором

Сучья сырые с зелеными листьями вместе горели.

Здесь я обманщицу-девушку ждал, глупец, до полночи;

Сон наконец сморил и меня, распаленного страстью.

Навзничь я лег и заснул; но зуд сладострастных видений

Мне запятнал в эту ночь и постельную простынь, и брюхо.

Двадцать четыре потом мы проехали мили — в повозке,

Чтобы прибыть в городок, которого даже и имя

В стих невозможно вместить; но узнают его по приметам:

Здесь и за воду с нас деньги берут; но хлеб превосходен,

90 Так что заботливый путник в запас нагружает им плечи:

Ибо в Канузии хлеб — как камень, а речка безводна,

Даром что был городок самим Диомедом основан.

Здесь мы расстались в слезах с опечаленным Барием нашим.

Вот мы приехали в Рубы, устав от пути чрезвычайно, —

Длинной дорога была и сильно размыта дождями.

День был наутро получше, зато дорога похуже

К рыбному Барию шла. А потом нас потешила вдоволь

Гнатия (город сей был раздраженными нимфами создан).

Здесь нас хотели уверить, что тут на священном пороге

100 Ладан горит без огня! Одному иудею Апелле

Впору поверить тому, а не мне: я уверен, что нету

Дела богам до людей, и если порою природа

Чудное что производит, — не с неба они посылают!

Так в Брундизий окончился путь, и конец описанью.

126

Нет, Меценат, хоть никто из этрусков, лидийских потомков

Знатностью рода с тобой потягаться вовеки не сможет,

Ибо предки твои, по отцу и по матери, были

Многие в древнее время вожди легионов великих, —

Нет! Ты орлиный свой нос задирать перед теми не любишь,

Кто неизвестен, как я, сын раба, получившего волю!

Ты говоришь, что тебе все равно, от кого кто родился,

Лишь бы родился свободным; ты знаешь, ты истинно знаешь,

Что из ничтожества стал царь Туллий владыкою Рима,

10 Да и до Туллия много мужей безвестного рода

Жили, храня добродетель, и были без знатности чтимы;

Знаешь и то, что Левин, потомок Валерия, коим

Гордый Тарквиний был свергнут с царского трона и изгнан,

Даже римским народом ценился не более асса,

Глупым народом, который, ты знаешь, всегда недостойным

Почести рад расточать, без различия рабствуя славе

И без разбора дивясь и титлам и образам предков.

Ну, а ведь мы далеки и от этих его предрассудков.

Пусть, однако, народ отдает предпочтенье Левину,

20 А не безродному Децию; пусть исключает из списков

Цензор Аппий меня за то, что рабом был отец мой

(И поделом: почему не сидится мне в собственной коже?), —

Все-таки слава влечет сияньем своей колесницы

Низкого рода людей, как и знатных. Что прибыли, Тиллий,

Что, сняв пурпур, опять ты надел и стал снова трибуном?

Только что нажил завистников ты, каких и не знал бы,

Если б остался простым гражданином, — затем, что как скоро

Ты облачишься в сапожки да в тогу с широкой каймою,

Тотчас вопросы? «Кто он? От какого отца он родился?»

30 Словно как Барр, тот, который престранной болезнию болен,

Именно, страстью красавцем прослыть, — куда ни пошел бы,

Как-то всегда он девицам умеет внушить подозренье,

Точно ли в нем хороши и лицо, и бедра, и ноги,

Зубы и волосы; так между нами и тот, кто охрану