Мюд (за окном). Алеша! Возьми нас туда!

Алеша не слышит, танцуя с Сереной, которая уже вся побелела лицом и скорее корчится, чем танцует, Стерветсен вдруг припадает к роялю, побледнев. Евсей хватает урну и почтительно держит ее перед ртом Стерветсена.

За окном стоит Мюд, и рядом с ней появилось лицо Кузьмы, лежащее подбородком на подоконнике.

Других людей никого нет; ясно видна районная ночь.

Стерветсен. Благодарю. Пища не вышла, она усвоилась вглубь.

Евсей. Если даже вас не вырвало, то наше население сроду не заблюет…

Первая служащая среди танца начинает извиваться телом, ее челюсти и горло сводятся в судорогах, ее мучит тошнотворное чувство, — она движется почти в припадке, вся трепеща от желудочного страдания. С ее кавалером-служащим совершается то же самое.

Первая служащая. Ах, я так в общем и целом довольна, но я больше не могу… я не в силах… из меня выходит вся душа…

Стерветсен. Продайте ее мне, мадемуазель…

Всех остальных танцующих также сводит рвотная судорога, но танец все же продолжается; одичавшие тела в мучении обнимают друг друга, но напор желудочного вещества давит им в горло, и танцующие откидываются один от другого. Музыка утихает.

Кузьма (из-за окна запевает).

Мюд (жалобным голосом продолжает песню из окна).

Серена (еле двигаясь в танце изнемогающим телом, говорит печально Алеше). Ах, мне так грустно в животе!

Алеша. Что у тебя — душа с телом расстается?

Серена (судорожно наклоняется и плюет в платок). Рассталась уже!

Музыка замолкла вовсе. Гости расселись по сторонам и корчатся на стульях от желудочных чувств.

Серена сразу после факта с платком меняется, веселеет и танцует одна.

Серена (отцу). Папочка, я теперь хочу фоксик!

Стерветсен садится к роялю и начинает играть медленный пессимистический фокстрот.

(Движется и поет).

(Грустно, Алеше). Где у вас есть большевистская душа?.. Европа ведь скучает без нее и плачет…

Алеша. Буржуазия должна плакать без отдыха. Ей хорошо теперь поплакаться!

Серена. Ах, Алеша, большевизм такой милый, у вас так весело и трудно!.. Обнимите меня с вашим большевистским мужеством…

Алеша (отстраняя Серену). Неинтересно: ты буржуйка…

Опорных. Этта… Как-то она?! Игнат Никанорыч, можно меня вырвет — во мне добавок остался…

Годовалов (умоляюще). Игнат Никанорович, я только один переедок вышвырну изо рта — я пищи перехватил…

Первая служащая. Товарищ Щоев, разрешите мне быть сейчас выходной. Я уже была рада весь вечер!

Щоев. Умолкните! Приучайте себя к выдержке — вы откроете новую эпоху светлой еды. Весь мир развивается благодаря терпежу и мучению. (Задумчиво). Терпеж! Вот причина для движенья времени куда-то!

Евсей (гостям). Довольно вам притворяться!..

Кузьма за окном плачет: по железному лицу сочится какая-то влага.

Мюд (из-за окна). Алеша, возьми нас к себе, нам скучно. Здесь природа-фашистка дует в меня, а Кузя плачет.

Алеша (спохватывается). Мюд! (Втаскивает ее в окно, затем Кузьму — Кузьма бурчит).

Гости все поворачиваются лицами к стене; их томит тошнотворность. Кузьма ест остатки пищи с канцелярского инвентаря. Бьют часы на башне в районе.

Серена. Папа, где же у них надстройка?

Стерветсен (Щоеву). Господин шеф! Мы бы весьма желали, вы обрадуете всю панЕвропу, если отпустите нам горячий дух из вашей государственной надстройки!

Кузьма уходит в уборную.

Серена. Или хотя продали установку… Папа, она дешевле!

Щоев (задумчиво). Наш дух энтузиазма хотите себе заготовить?!

Евсей (Щоеву). Отпускайте его, Игнат Никанорович, без нормы. Нам тара нужна, а не дух.

Щоев. Что ж! Установок на энтузиазм у нас много, почти что затоваривание получилось…

Слышно, как Кузьма рыгает в уборной чугунным звуком и гости — после Кузьмы — одновременно делают то же самое.

Щоев (обращает внимание на гостей). Ступайте прочь спать: завтра служебный день.

Гости исчезают. Остаются: Щоев, Евсей, Стерветсен, Серена, Мюд, Алеша, пожарный, милиционер.

(Продолжает). Что ж, установочки идеологические наши мы можем вам отгрузить, но только за валюту!

Взрыв коллективной тошноты за сценой.

Евсей. Налопались, уроды!.. Брешут — привыкнут!

Милиционер и пожарный (улыбаясь). У них выдержки нет!

Сцена в прежнем оборудовании. На лавке спит Мюд, обняв Кузьму. Евсей дремлет на стуле. На конторке спит Серена, Щоев, Алеша и Стерветсен бодрствуют за столом. В открытое окно видны звезды над районом.

Щоев. Дешево даете, господин буржуазный ученый. Будь бы это продукт не скоропортящийся иль заготовительная цена его была подходящая, а то ведь — нет! Ты знаешь, где у нас установки хранятся?

Стерветсен. Не имею такого факта, товарищ шеф.

Щоев. А раз не имеешь понятия, то и не торгуйся… Что тебе — в амбаре, что ли, иль в буртах мы надстройки сваливаем?! Что тебе — нанял сторожа, что ль, по первому разряду тарифной сетки, плати ему двадцать четыре, купи валенки на зиму — и всё!? Ишь ты какой, интервент, дьявол!..

Кузьма (во сне). Пап-па римский… Ххады…

Щоев. Ты прав, Кузьма, на все сто с лишним. Ты, господин агент буржуазии…

Стерветсен. Я не агент, я культурная личность Европы.

Щоев. Это все едино, личности у вас нет, раз ты в нашу периферию приехал. Личность теперь я… А ты считай дальше — во сколько нам обходятся одни складочные расходы на каждую идею! Считай: складываем мы ее в миллионы выдержанных личностей, каждую личность надо, не говоря уж кормить, — надо ее страховать, беречь от разложения, прорабатывать, чтоб в ней воздух не сперся и установка не протухла, — это ж нежнейший товар, господин научный, а не грыб!

Евсей (со сна). А с грыбом, Игнат Никанорович, иль мало было хлопот?!

Щоев. Далее посчитай постройку каждой установки!..

Стерветсен. Разве ваша душа делается как промышленность?..

Щоев. Надстройка же она, дурак! Надстройка над отношеньем вещества!! Конечно, она у нас делается! В нашем райпотребсоюзе одну идеологическую резолюцию три года прорабатывали: сорок тысяч пайщиков были привлечены на ногах для выяснения принципиальной установки. Четырнадцать массовых кампаний было проведено! Тридцать семь человек старших инструкторов были брошены в гущу нашего членства на полтора года! Двести четырнадцать заседаний с числом присутствующих душ-едоков в семь тысяч штук! Да плюс сюда еще общие собрания, где скоплялись в итоге миллионы!.. Вот во что обходится нам строительство одной только установки! А ты хочешь всю надстройку купить!! У тебя всей Европы на один ее транспорт не хватит! А тара у тебя где? У вас же нет подходящей международной личности…

Кузьма. Пап-па римский…

Щоев. Он, Кузьма, не годится. Это жалкий оппортунист-схематик. (Задумчиво). Схематик! Гнусный упрощенец линии Иисуса Христа, и больше нет ничего.