* * *
Слепая осень. Город грязь топтал. —
Давило небо низкое, и даже
Подчас казалось: воздух чёрным стал
И все вдыхают смесь воды и сажи.
Давило так, как будто, взяв разбег
К бессмысленной, жестокой, стыдной цели,
Всё это нам наслал наш хитрый век,
Чтоб мы о жизни слишком не жалели.
А вечером мороз сковал легко
Густую грязь… И вдруг просторно стало.
И небо снова где-то высоко
В своей дали прозрачно заблистало.
И отделился мир от мутных вод,
Пришёл в себя. Отбросил грязь и скверну.
И я иду. Давлю ногами лёд.
А лёд трещит. Как в детстве. Достоверно.
Тем, кого я любил в юности
Я вас любил, как я умел один.
А вы любили роковых мужчин.
Они всегда смотрели сверху вниз,
Они внушать умели: «Подчинись!»
Они считали: по заслугам честь,
И вам казалось: в этом что-то есть.
Да, что-то есть, что ясно не вполне…
Ведь вам казалось — пали вы в цене,
Вас удивлял мой восхищённый взгляд,
Вы знали: так на женщин не глядят.
Взгляд снизу вверх… На вас!.. Да это бред!
Вы ж были для меня легки, как свет.
И это понимали вы подчас.
Но вам казалось, я похож на вас,
Поскольку от любви не защищён,
А это значит — мужества лишён.
И шли в объятья подлинных мужчин,
И снова оставался я один.
Век мужества! Дела пошли всерьёз.
И трудно я своё сквозь жизнь пронёс.
И вот я жив… Но словно нет в живых
Мужчин бывалых ваших роковых.
Их рок поблёк, сегодня рок иной.
Всё чаще вы, грустя, гордитесь мной.
А впрочем, что же — суета, дела…
Виню вас? Нет. Но просто жизнь прошла.
Себя виню… Понятно мне давно,
Что снизу вверх на вас смотреть грешно.
О, этот взгляд! Он вам и дал пропасть.
Я верю, как в маяк, в мужскую власть.
Но лишь найдёт, и вновь — пусть это грех,
Смотрю на вас, как прежде, — снизу вверх.
И униженья сердцу в этом нет…
Я знаю — вы и впрямь легки, как свет.
Я знаю, это так — я вновь богат…
Но снова память гасит этот взгляд.
И потухает взгляд, хоть, может, он
Теперь вам вовсе не был бы смешон.
* * *
Освободите женщину от мук.
И от забот, что сушат, — их немало.
И от страстей, что превращают вдруг
В рабыню ту, что всех сама пленяла.
А потому — от выбора судьбы
(Не вышло так? — Что ж!.. Можно жить иначе…),
От тяжести бессмысленной борьбы
И щедрости хмельной самоотдачи,
От обаянья смелости, с какой
Она себя, рискуя счастьем, тратит…
Какая смелость может быть у той,
Что всё равно за смелость не заплатит?
Откуда трепет в ней возьмётся вдруг?
Какою силой в бездну нас потянет?
Освободите женщину от мук.
И от судьбы. И женщины — не станет.
Подонки
Вошли и сели за столом,
Им грош цена, но мы не пьём.
Веселье наше вмиг скосило.
Юнцы, молодчики, шпана,
Тут знают все: им грош цена.
Но все молчат: за ними — сила.
Какая сила, в чём она?
Я ж говорю: им грош цена.
Да, видно, жизнь подобна бреду.
Пусть презираем мы таких,
Но всё ж мы думаем о них,
А это тоже — их победа.
Они уселись и сидят.
Хоть знают, как на них глядят
Вокруг и всюду все другие.
Их очень много стало вдруг.
Они средь муз и средь наук,
Везде, где бьётся мысль России.
Они бездарны, как беда.
Зато уверенны всегда,
Несут бездарность, словно знамя.
У нас в идеях разнобой,
Они ж всегда верны одной —
Простой и ясной: править нами.
В Молдавии
Языки романской группы,
Юность древняя Земли!
Ставить памятник вам глупо —
Вы со сцены не сошли.
И пускай в быту правительств
И учёных знатоков
Нынче в моде деловитость
Всяких новых языков, —
Будут люди обращаться
К вам и дальше — вновь и вновь.
Вы и самых чуждых наций
Втайне гордость и любовь.