Тепла его, ласки, лазури,

И неба, и даже земли…

Есть только стеклянная буря

И берег стеклянный — вдали.

Там высь — в этом призрачном гуле,

Там можно кружить —

           но не быть.

Там духи стоят в карауле,

Чтоб нам на стекло не ступить.

Нас Вагнер к себе не пускает,

Ему веселей одному…

Царит чистота нелюдская

Над жизнью — что вся ни к чему.

Позор и любви, и науке!

О, буйство холодных страстей…

Гремят беспристрастные звуки —

Как танки идут на людей.

Он власть захватил — и карает.

Гудит беспощадная медь.

Он — демон! Он все презирает,

Чем люди должны овладеть.

Он рыщет. Он хочет поспешно

Наш дух затопить, как водой,

Нездешней (а может, нигдешней?)

Стеклянной своей красотой…

Так будьте покорней и тише,

Мы все — наважденье и зло…

Мы дышим…

      А каждый, кто дышит,

Мутит, оскверняет стекло…

Тебе ж этот Вагнер не страшен.

И правда — ну чем он богат?

Гирлянды звучащих стекляшек

Придумал, навешал — и рад.

Он верит, что ходит по краю, —

Мужчина! Властитель! Герой!..

Чудак!

   Ничего он не знает,

Что женщине нужно земной.

Не знает ни страсти, ни Бога,

Ни боли, ни даже обид…

С того и шумит он так много,

Пугает

   и кровь леденит.

Мы всюду,

      бре́дя взглядом женским,

Ища строку иль строя дом,

Живём над пламенем вселенским,

На тонкой корочке живём.

Гордимся прочностью железной,

А между тем

в любой из дней,

Как детский мячик,

в чёрной бездне

Летит Земля.

И мы на ней.

Но все масштабы эти помня,

Своих забыть —

нам не дано.

И берег —

твёрд.

    Земля — огромна.

А жизнь — серьёзна. Всё равно.

Заслуг не бывает. Не верьте.

Жизнь глупо вперёд заслужить.

А впрочем, дослужим до смерти —

И можно заслугами жить.

А нынче бы — лучше иначе.

Обманчиво право на лень.

Ведь, может, и жить — это значит

Заслуживать каждый свой день.

Взгляд счастливый и смущённый.

В нём испуг, и радость в нём:

Ты — мой ангел

        с обожжённым

От неловкости крылом.

Тихий ангел… Людный город

Смотрит нагло вслед тебе.

Вслед неловкости, с которой

Ты скользишь в густой толпе.

Он в асфальт тебя вминает, —

Нет в нём жалости ничуть,

Он как будто понимает

Впрямь, —

      куда ты держишь путь.

Он лишь тем и озабочен —

Убедиться в том вполне.

Ты идёшь и очень хочешь,

Чтоб казалось — не ко мне.

А навстречу — взгляды, взгляды,

Каждый взгляд — скажи, скажи.

Трудно, ангел… Лгать нам надо

Для спасения души.

Чтоб хоть час побыть нам вместе

(Равен жизни каждый час),

Ладно, ангел… Нет бесчестья

В этой лжи. Пусть судят нас.

Ты идёшь — вся жизнь на грани,

Всё закрыто: радость, боль.

Но опять придёшь и станешь

Здесь, при мне, сама собой.

Расцветёшь, как эта осень,

Золотая благодать.

И покажется, что вовсе

Нам с тобой не надо лгать.

Что скрывать, от всех спасаясь?

Радость? Счастье? Боль в груди?

Тихий ангел, храбрый заяц.

Жду тебя. Иди. Иди.

Ты летишь, и мне летится.

Правлю, прямо курс держа.

Только ты летишь, как птица,

Я — как толстый дирижабль.

Не угнаться за тобою,

Не избыть твоих границ.

Вот ты движешься с толпою

Лёгких птиц, бездомных птиц.

Мне б сейчас к тебе спуститься:

Вот вам сердце, вот и дом.

Только я — увы! — не птица,

Тут не сесть мне нипочём.

И гудят моторы резко.

Я скрываюсь в облаках…

А внизу, свернув на Невский,

Ты летишь на каблуках.