Изменить стиль страницы

Из сборника «Окна на север» (Париж, 1939)

На завтра

— Чтобы завтра небо сияло
Незапятнанной синевой,
Чтоб с утра не казаться усталой
Измученной и больной.
Чтобы встретить добрые лица
Вместо сдержанных и сухих.
Чтоб в газете на третьей странице
Увидеть свои стихи.
Чтоб никто ни на что не дулся,
Чтобы стало смешно хандрить.
Чтобы в ровном и чётком пульсе
Билась дикая воля: жить!
Чтоб суметь рассмеяться звонко
Над тоской предыдущих дней.
Чтобы выпуклый лобик ребенка
Стал хоть чуточку розовей.
Чтобы стало легко и приятно
Мыть тарелки и чистить ножи…
Словом — всё, что невероятно,
Что совсем не похоже на жизнь.
15 — I — 1930

РОЗА ИЕРИХОНА

Вдруг стало ясно: жизнь полна
Непоправимою угрозой,
Что у меня судьба одна
С моей Иерихонской розой.
Вот с той, что столько долгих дней
Стоит в воде, не расцветая,
В унылой комнате моей, —
Безжизненная, неживая.
Будильник, пудра, пузырьки,
Игрушки — рядом на камине.
Её корявые ростки
Окутывает сумрак синий.
И я — над страшным и сухим
Неумирающим растеньем —
Слагаю мёртвые стихи
О небытье, о нецветенье.
И из сплетенья длинных строк,
Из неожиданных созвучий
Встаёт уродливый цветок
Сухой, бесплодный и колючий.
Но словно в огненном бреду,
С упрямой безрассудной верой
День ото дня я жадно жду,
Что зацветет комочек серый…
Себя стараюсь обмануть,
Другим — сплетаю небылицы,
О, только бы хоть как-нибудь
От пустоты освободиться!
Проходят дни и вечера,
Я с каждым днём скупей и строже.
Сегодня — то же, что вчера,
А завтра — заново всё то же.
И мой цветок не расцветет.
Быть может, и бывают розы,
Что зацветают дважды в год,
И что не вянут на морозе,
Но только это не для нас,
Не для таких, как я, должно быть:
Томит вечерний, синий час
Томленьем напряжённой злобы.
И я с безжизненной тоской
Склоняюсь грустно и влюбленно
Над неудачливой сестрой,
Над розою Иерихона.
9 — IX — 1931

Из сборника «После всего» (Париж, 1949)

ТИШИНА

Я не забуду тёмных зданий,
Больших, нагромождённых лет.
Ни встреч, ни грустных расставаний
Я здесь не позабуду, нет.
Я говорю, что не покину,
Не променяю никогда
На эту тихую равнину
Мятущиеся города.
Но потаённым знаньем знаю,
Себе безмолвно говорю,
Что жадно я в себя вбираю
Густую, тихую зарю;
Что суета проходит мимо,
А дни по-новому полны
Почти до боли ощутимой,
С ума сводящей тишины.
И больше ничего не надо, —
Ни встреч, ни жалоб, ни стихов, —
Когда в траве высокой сада
Мелькают зонтики цветов;
Когда в кустах белеют розы,
И так прозрачны вечера,
И запах тёплого навоза
Летит с соседнего двора.
Когда стихает голос ветра,
И дышит пьяная земля;
Когда на много километров —
Одни пшеничные поля.
19 — VII — 1932

Из сборника «Окна на север» (Париж, 1939)

ЭЛЕГИЯ

Уже пришла пора элегий —
Спокойных и усталых лет.
К далеким дням любви и неги
Должно быть, возвращенья нет.
И с каждым днём трезвей и строже
Слова, желанья и дела.
Ну, что ж? И я была моложе,
И я счастливее была.
Но все туманней дни и лица,
Хмельнее память бытия.
— Пора, пора и нам проститься,
Пустая молодость моя!
Прости — за жадные желанья,
За всё содеянное зло,
За то, что горьким было знанье,
За то, что мне не повезло…
Теперь я знаю слишком много:
Что счастье не прочней стекла.
И что нельзя просить у Бога
Благополучья и тепла.
Теперь, устав в напрасном беге,
Покорно замедляя шаг,
Печальной музыкой элегий
Пускай потешится душа!
24 — VII — 1933

Из сборника «Окна на север» (Париж, 1939)

«Мы мало прожили на свете…»

Мы мало прожили на свете,
Мы мало видели чудес.
Вот только — дымчатые эти
Обрывки городских небес.
И эти траурные зданья
В сухой классической пыли,
Да смутные воспоминанья
Мы из России привезли.
В огромной жизни нам досталась,
От всех трагедий мировых,
Одна обидная усталость,
Невидимая для других.
И все покорнее и тише
Мы в мире таем, словно дым.
О непришедшем, о небывшем
Уже всё реже говорим.
И даже в мыслях, как бывало,
Не рвемся о огненную даль.
Как будто прошлого не мало,
И настоящего не жаль.
III — 1933