— Слышишь? — прошептала она.

Павел мягко улыбнулся Инне, прислушался.

Спустя минуту сказал:

— Да. Я слышу.

— Что? Что ты слышишь?

— Шум прибоя, — сказал Павел и, прикрыв глаза, поцеловал ее.

Инна, прижавшись к Павлу, тихо сказала ему на ухо:

— Пойдем туда. Скорее!

Они пошли на звук. В просветах между деревьями заблестело голубое. Дохнуло свежестью. Павел вдохнул металлический запах воды. Они безотчетно ускорили шаги, и сад остался позади — восхищенным взорам открылась бесконечная серебристая гладь воды. Зеленые, синие, красные волны со вздохами лизали голубой песок.

Они стояли, обнявшись, у самой кромки воды. Поверхность моря была как жидкое стекло, море каждую секунду меняло тысячи призрачных лиц, оставаясь прежним. Все исчезает, все гниет и разрушается — кроме воды.

«Знаешь, чем я хочу стать после смерти? Океаном. Мои волны будут вечно шептать о любви к тебе».

И волны, нежно и страстно целуя берег, шептали: «Люблю, люблю, люблю…»

«Знаешь, чем я хочу стать после смерти? Облаком. Я бы проливался дождем, наполняя тебя».

Инна положила голову ему на плечо.

«Я не хочу покидать это место. Хочу остаться здесь навсегда. Здесь нет тревоги, боли и зла. Только покой».

«Верь мне, любимая, мы еще вернемся сюда, в Сады Тишины».

Инна с тоской смотрела в его глаза.

Павел, наклонившись, поцеловал ее.

Судья стоял на эстраде, расставив ноги. Люди внизу враждебно смотрели на него. Матери прижимали к груди плачущих детей. Только Дима Сотников, сидящий на скамейке в стороне от всех, выглядел отрешенно-спокойным.

Илья Бубнов, дико улыбаясь, смотрел на Судью с удивленным восхищением. Илье казалось, что все происходящее ему мерещится. У него начались сильные головные боли.

Судья поднял ладонь.

— Долгое время Я прятался во мраке, набираясь сил для исполнения Своей великой миссии. Я был изгнан. Меня оклеветали. Многие из вас считают Меня сумасшедшим. Лишь некоторые узрели Меня в истинном свете. Это мои последователи. Мои апостолы. Приветствую вас, друзья, в час Моей великой славы!

В зловещей тишине прозвучали приветственные крики: «Здорово, мужик! Парень, мы с тобой!» Кричали молодые люди, и стоявшие рядом с отвращением на лицах отодвигались от них, как от мерзкого запаха.

— Пришло время сбросить покровы, обратиться к людям. Ибо настал Мой час. Час Суда.

Судья воздел руку с молотком в пятнах крови. По толпе пробежал ропот.

— Клянусь говорить правду и только правду! — голос Судьи наполнился мрачным торжеством, которое сквозило во всей Его позе. — Достаточно вам морочили головы! Взгляните на себя! Посмотрите друг другу в глаза! Страх, безверие и безнадежность! Расправьте же плечи! С этой минуты никто не посмеет вас обманывать. Никто не осмелится унижать вас. Клянусь говорить правду и только правду, ибо Я пришел не для того, чтобы судить вас. Вы будете судить тех, кто издевался над вами!

Баринов, стоявший чуть позади, с ужасом слушал Его речи. Он впивался взглядом в лица людей, пытаясь прочесть их мысли. На лицах мужчин он с облегчением увидел угрюмое недоверие. Они уже устали от обещаний, исполненных высокого пафоса. Они действовали, творили и создавали, на них сыпались все удары, они страдали первыми. Мужчины знали цену словам, и знали, чем все кончается.

Они ждали действий.

На лицах молодых Баринов видел откровение. Но этих он не боялся. Молодежь — ничто. Большинство из этих «апостолов» вскоре сопьются или заведут семьи. Баринов может дать им кое-что получше кровавой идеологии. Наркотики. Деньги.

Но некоторые женщины, не имевшие детей, смотрели на Судью с надеждой и плохо скрываемым восхищением. Баринов тронул ладонью выступивший на лбу холодный пот. Женщин притягивала Его уверенность. Его голос подчинял женщин. Они не участвовали в больших делах, не вкусили горечи жизни, или вкусили ее слишком много. Эти женщины верили всему.

Вперед выступил невысокий полноватый мужчина в потертой джинсовой куртке.

— Почему мы должны Тебе верить? Люди, — он оглядел лица вокруг. — Что вы Его слушаете? Он у нас на глазах парня замочил! А теперь несет про какой-то суд! Гнать Его в шею!

— Вот и выгони! — закричала женщина с заплаканными глазами. Она непрерывно плакала с того момента, как убили парня. — Болтать легко. А ты сделай!

Мужчина в джинсовой куртке неуверенно дернул головой.

— Ну да. Он и меня кокнет.

— Ну и чего ты тогда рот свой разеваешь!

— А что? Будем стоять и смотреть?

— Я вообще ничего не понимаю, — женщина достала носовой платок, утерла под глазами. — Я думала, на праздник иду. Слава обещал меня встретить. А сам куда-то пропал. Мы с ним должны были в кино потом пойти. А где он? Слава, ты где! — закричала она, встав на цыпочки и оглядываясь поверх голов.

Слава не ответил (он лежал раздавленный неподалеку, за деревьями). Женщина нервно рассмеялась.

Вперед выступила дородная тетка в очках с одним треснувшим стеклом. Тетка накинулась на мужчину.

— Ты-то чего выступаешь? Тоже хорош!

— Я просто…

— Просто! Не узнал меня? Я за стенкой живу! Каждый вечер слушаю, как ты, пьяный, свою жену бьешь!

— Да при чем здесь… — мужчина отступил, затравленно огляделся. — Люди! Не сходите с ума! Какими бы мы не были, мы-то с вами не убийцы!

— Пусть покажет Свое лицо, — угрюмо бросил стоявший рядом мужчина в мятой футболке. — Тогда мы Его схватим. А то опять спрячется. Надо сначала узнать, кто Он.

Тетка накинулась на женщину с заплаканными глазами.

— А тебя, милочка, я тоже знаю. Муж-то про Славу знает?

— Отвянь, — неожиданно прошипела женщина, и перестала плакать. — Не твое дело!

Из толпы Судье закричали: «Покажи Свое лицо!»

Не обращая внимания на крики, Судья наклонился вперед.

— Вы называете Меня убийцей. Но Я убивал по вашей воле!

Толпа загудела. Мужчина в джинсовой куртке побледнел.

— Сумасшедший, — он оглядывался в поисках поддержки. — Псих!

Судья, обратив на него взор, холодно рассмеялся.

— Хочешь со Мной драться?

Мужчина открыл рот… взглянул на труп юноши. Рука трупа все еще свешивалась со сцены.

На лице мужчины отразился страх. В толпе послышались смешки. Кто-то прошипел: «Зачем вылез, идиот?»

Судья перехватил инициативу.

— Я убил, как убивал прежде. Вы знаете, что убитые Мной были нечестивцами. Убил ли Я? Да! Убил! Ради вашего блага! — Судья наставил на толпу палец. — Разве Я трогал невинных?

Он замолчал, склонив голову.

Люди молчали, несмело поглядывая друг на друга.

— Я убил, но Я не убийца! Я не нападал на слабых! Я убил как воин и защитник. Разве вам жаль Нестерова, вора и убийцу? Он зарабатывал деньги вашими руками! Он крал у вас! Разве убить вора и убийцу — грех?

В звенящей тишине люди разглядывали Его застывшую фигуру.

Баринов понял: пора действовать.

Он шагнул к микрофону. Послышался смех. Сглотнув, Валерий Георгиевич взволнованным голосом сказал:

— Друзья мои… Я попрошу тишины. Нам всем нужно успокоиться. Помните о том, что среди нас женщины и дети.

Баринов выдержал паузу. Сотни глаз изучали его.

— Мы все выслушали этого человека. Видели, что Он сделал с бедным мальчиком. Вряд ли нужно что-то еще говорить.

— Заткнись! — послышался резкий крик из задних рядов. Баринов изумленно смотрел, как через толпу проталкиваются к эстраде несколько молодых парней в черных кожаных куртках.

Они подобрались к эстраде, оттолкнув хрупкую симпатичную девушку в голубых шортиках и белой блузке. Девушка, вскрикнув, упала на колени. Лицо скривила гримаса боли.

Один из обидчиков, самый рослый и крепкий, бритый наголо юноша с оттопыренными ушами и пронзительными голубыми глазами, наставил на Баринова палец.

— Ты, жирная крыса, хорош …бать нам мозги! Мы тебя слушать не собираемся. Да, парни?

— Да! Не собираемся!

Бритый усмехнулся. Нездоровый блеск глаз и резкие движения выдавали его напряжение. Даже со сцены Баринов чувствовал переполнявшую парня агрессию.