В военкомате все быстро оформили, отец написал мне образец автобиографии, перечислив подробно происхождение, родственников – он боялся, что я укажу происхождение из казаков, и потому заполнил все графы анкеты как было надо, самолично.

В Свердловске мы прошли тестирование, я как-то непонятно для себя попал в старшего по команде, через день мы прибыли в авиационное училище, в город Молотов, для прохождения медкомиссии и сдачи экзаменов. Полтора месяца в палаточном военном городке, на правом берегу широкой и стремительной Камы, пролетели незаметно. Сданы экзамены, пройдена медкомиссия, прошло зачисление. Но меня почему-то зачислили в интендантскую группу, на экономиста. Во мне воспылал дух протеста, я подал рапорт на отчисление.

Было это 31 июля. Последний день приема документов в институт. Вышли мы за ворота училища довольно растерянными без денег, без дома, привыкшие уже к военному обеспечению и распорядку, к тому, что за тебя все продумано и спланировано – и вдруг обо всем надо думать и заботиться самим. И где-то добывать деньги на пропитание.

Но осмотрелись, освоились. Прежде всего – подать документы. Куда? Мы с Толей Пестовым подружились в училище и отчислялись вместе. Решили поступать в Горный. Документы приняли у нас без всяких проволочек, выдали направление в общежитие и уже через день мы писали вступительное сочинение. Третье за лето – в школе, в училище и вот, наконец, в институте.

В институте мы сдавали шесть экзаменов, проходной бал получился в результате 23, на всех экзаменах можно было получить одну тройку, остальные не ниже «хорошо». Конкурс довольно солидный – около семи человек на одно место. Это к началу экзаменов. Уже после сочинения конкурс был три, а к шестому экзамену у нас, горняков, оставалось чуть больше единицы на место. Практически зачисленными могли быть все, кто сдал экзамены.

У меня, с этими экзаменами, начались приключения с самого первого. С сочинения. К тому времени мы заметно устали – довольно ответственные выпускные экзамены в школе, затем училище. Нервотрепка с медкомиссией, те же экзамены. Оказалось – в военном училище экзамены принимали довольно строго и серьезно, чего мы, надо признаться, не ожидали. Затем, полевая военная подготовка по «курсу молодого бойца». Наконец новое испытание и новое нервное напряжение – эти экзамены в институт.

Создались такие условия, что надо сдавать, больше вариантов не было. Если при поступлении в училище остается возможность – в случае неудачи, можно поступить в учебное заведение – институт, техникум – на гражданке. Но экзамены в институт – это уже «последний рубеж». В случае неудачи, учеба для тебя закрывалась на целый год, а как там повернет время через год, еще далеко неизвестно. Так что ответственность особая, домой ни с чем возвращаться стыдно, доперебирал, скажут, туда хочу – туда не хочу, дурак парень, ну и работай в колхозе, запрягай по утрам свою лошадь.

Мы с Толей все это учитывали, когда решали подавать ли рапорт на отчисление из училища. За нами было такое решение, потому что наш возраст в том году еще не был призывным. А то бы и не отпустили.

И вот первый экзамен на этом последнем рубеже – сочинение. Тема – «Ленин у Маяковского».

Эту же тему я писал на выпускном экзамене в школе. Маяковского почти всего знал наизусть, накатал сочинение аж в двадцать четыре листа – не страницы, листа – и конечно где-то в цитатах сделал таки ошибку и получил свою лишнюю четверку в аттестат. Здесь, на своем первом экзамене в институт, я сократил свое сочинение раза в три, быстро написал, перечитал еще несколько раз и сдал на проверку. В успехе был абсолютно уверен.

Каково же было удивление, когда на второй день я увидел свою фамилию в списке не сдавших. Толя получил четверку, мы пошли с ним на спокойный и тихий тогда Комсомольский проспект, вниз, к Каме, погоревали, но что делать, надо забирать документы и ехать домой – денег в обрез, хватает только-только на дорогу, не хватает даже для «посошка». Толя ушел погулять на Каму, решили встретиться в общежитии за час до отхода моего поезда, он хотел меня проводить, я уныло отправился в институтскую канцелярию за документами.

Женщины, выдающей документы, не было на месте, вышла куда-то ненадолго.

Я спросил у девушки, сидевшей за соседним столом:

– Скажите, а где можно посмотреть сочинение, узнать, что хоть там за ошибки такие?

– Вообще-то, этого узнать нигде нельзя, если все ведомости подписаны и сданы в Комиссию. Кто у вас принимал?

– Валентина Николаевна.

– Зайдите в сорок седьмую аудиторию, она сейчас там, я ее недавно видела, спросите, может, она вам покажет.

– Спасибо.

Валентина Николаевна действительно была на месте, работала с партией новых сочинений, вид у нее усталый и на мою просьбу отозвалась неохотно.

– В какой группе сдавали?

– Вчера, в четвертой.

– Подождите, я кажется еще не сдала ваши ведомости, да, вот они, как фамилия? Да, есть, но у вас сочинение не закончено!

– Как не закончено, Вы что, Валентина Николаевна, закончено, «Ленин у Маяковского», двенадцать листов. – У меня аж руки задрожали от волнения, каким-то шестым чувством озарило – сдал!

– Каких двенадцать, молодой человек, вот седьмой лист, а дальше пошли чистые.

– Валентина Николаевна, так я же чистые листы, которые у меня остались, вставил в середку, в сочинение, а дальше посмотрите, дальше вон еще исписанные листы, вот, смотрите, еще пять, вот и двенадцатый, и концовка.

– Ну, кто ж так делает? Вы же взрослые люди, оставшиеся листы положено сдавать отдельно от сочинения, чтобы не путалось все это, ну, я не знаю, оценки уже выставлены! К сожалению, я ничего не могу изменить.

И мне вдруг стало всё безразлично, вся эта суета, эти разговоры, доказательства.

– Ладно, Валентина Николаевна, делайте, как хотите. Но я рад, что написал сочинение не на двойку, – повернулся и медленно, устало, как после тяжелой работы, пошел к двери.

В канцелярии женщина, выдающая документы была на месте. Я подошел.

– Посидите, тут что-то с вашим сочинением неладно, преподаватель у председателя приемной комиссии, просила вас подождать.

– Я пока прогуляюсь?

– Да нет уж, молодой человек, потерпите, тут, может, его судьба решается, а он – прогуляюсь, – она высказала все это с откровенным раздражением. Устали девки, понять можно. Сел в кресло, у стены, жду. Звонок по телефону.

– Ну вот, а ты погуляю, зайди в аудиторию, преподаватель ждет. Валентина Николаевна листала мое сочинение, все листы проштампованы, «принято», в конце красным карандашом – «хорошо», и подпись чернилами, печать синяя.

– Вот видишь, молодой человек, что ты мог натворить, хорошо, догадался зайти, ведь отчислили бы и никаких концов, ничего, никогда и никто бы уже не нашел. А сочинение неплохое, подошло бы и для гуманитарного Вуза, ошибок практически нет, это при таких-то цитатах! Ты где школу заканчивал?

Я рассказал.

– Любил литературу?

– Читать любил. И рассказывать потом.

– Да, это заметно. Не могу прийти в себя, честное слово, необычный, просто удивительный случай. Хорошо, ведомости не закрыли, успели мы с тобой, а то бы, ничего бы ведь потом уже не изменили. Поступай давай, да оплошностей таких не делай больше. Успеха тебе, Красноперов, удачи. Если поступишь, я буду очень рада. Говорю тебе от чистого сердца. И сердцем же желаю тебе – поступи!

Вышел из аудитории и не знал, а что же дальше? Что делать? Так я свыкся с мыслью, что еду домой – а теперь что?

Спать! Главное сейчас – спать! Накажу ребятам, чтобы никто не будил. До утра.

36

– Саныч, не гони. Поспи лучше, или сыграй вон в шахматы. С братанами моими сыграй, с младшими, а выиграешь – может, и со мной сыграешь.

Альберт вышагивает свои километры, он сегодня бодр, весел. И вообще сегодня день какой-то особенный – и настроение у всех хорошее, и кашля в камере особо не слышно. Шутки в камере, анекдоты. Вроде и известий новых никто не получал, и «дачек» лишних не было, а все как-то празднично настроены.