Рекламные агентства строили диаграммы и планы, подсчитывали затраты, разрабатывали новый дизайн, заказывали новые материалы. Шли разговоры о том, чтобы подключить ток к опорным стойкам, настроить огнестрельное оружие, поставить вооруженных охранников, об оплате деятельности «комитетов бдительности». Но рекламные щиты стояли вдоль всех автомагистралей — на сотни миль — по всему штату Нью-Мексико. Никто не смог бы предугадать, где и когда преступники появятся в следующий раз; хоть ставь охранников у каждого щита. Начали постепенно переходить на сталь. Дополнительные расходы, конечно, лягут на потребителей.

Однажды ночью они выехали — Бонни и Док — на север, далеко от города, чтобы опрокинуть щит, намеченный ими уже несколько недель назад. Они оставили машину подальше от автострады, в тупике, и прошли полмили пешком до своей цели. Обычная предосторожность. Как правило, он нес цепную пилу, а она шла впереди (она лучше видела в темноте). Они шли вдоль ограды справа от дороги, спотыкаясь в темноте, поскольку путь им освещали только звезды — никаким другим светом они не пользовались. Машины свистели мимо них по четырехполосной магистрали, как всегда, на сумасшедшей скорости, безразличные ко всему, кроме необходимости мчаться как можно скорее, быть где-то там, где-нибудь, везде. Каждая прокладывала в темноте свой собственный туннель света.

Бонни и Док относились с полным равнодушием ко всему этому фанатичному движению, игнорировали человеческие умы и тела, проносящиеся мимо них, не обращая на них никакого внимания, — зачем? Они работали.

Они подошли к своей цели. Она выглядела такой же, как и прежде.

ВИД НА ГОРЫ ИЗ ПОМЕСТЬЯ РАНШЕТТ

ЗАВТРАШНИЙ НОВЫЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ — СЕГОДНЯ

Корпорация землеустройства и застройки «Горизонт».

— Красиво, — сказала она, опираясь на Дока, как на опорную стойку.

— Красиво, — согласился он. Отдохнув минутку, он положил свою пилу, стал на колени, повернул включатель, установил заслонку, схватил дроссель и сильно дернул приводной шнур. Маленький моторчик ожил и зажужжал, потрескивая, заставляя цепь плясать в своей канавке. Он встал с вибрирующим инструментом в руках, с нетерпеливой жаждой разрушения. Нажав кнопку масленки, Док смазал двигатель и шагнул к ближайшей вертикальной опоре рекламного щита.

— Погоди, — сказала Бонни. Она опиралась на средний столб, постукивая по нему костяшками пальцев. — Погоди минутку.

Он не слышал ее. Сжимая дроссель, он приставил полотно пилы к опорному столбу. Пила отскочила с визгом стали о сталь, высекая сноп искр. Док на мгновение онемел, не в силах осознать то, что он увидел и услышал. Затем он заглушил мотор.

Благословенная тишина в ночи. Они уставились друг на друга — лица, бледные в темноте.

— Док, — сказала она, — я же просила тебя подождать.

— Сталь, — сказал он. Он удивленно провел рукой по столбу, ударил по нему своим большим кулаком. — Вот что это такое.

Они ждали. Они думали.

Помолчав, она сказала: —Знаешь, что я хочу на день рождения?

— Что?

— Я хочу ацетиленовую горелку. С защитными очками.

— Когда?

— Завтра.

— Завтра еще не твой день рождения.

— И что?

В следующую же ночь они вернулись на то же место, к тому же щиту, на этот раз оснащенные надлежащим образом. Ацетиленовая горелка работала отлично, мощное голубое пламя лизало сталь бесшумно и яростно, проделывая в ней уродливый раскаленно-красный разрыв. Но яркое пламя в темноте казалось слишком уж подозрительным. Док опустил горелку к подножию центрального столба, в самый низ, к тому месту, где он возникал из каменистой почвы пустыни, вниз, к кустарникам, хвощу и перекати-полю. Но даже и тогда пламя казалось слишком явным. Бонни распахнула полы своего пальто, стараясь прикрыть его от проезжающего транспорта. Казалось, никто ничего не замечал. Никто не останавливался. Небрежные авто, завывающие грузовики, — все пролетали мимо со страшным свистом резины, сумасшедшим ревом двигателей, уносясь в черное равнодушие ночи.

Горелка была безотказной, но медленной. Молекулы стали освобождали свои связи друг с другом так болезненно, так неохотно, не желая расставаться. Красная рана расширялась медленно, медленно, даже несмотря на то, что, как можно было ожидать, столб был пустотелым.

Горелка была медленной, но безотказной. Док и девушка работали упорно, сменяя друг друга время от времени. Терпение, терпение. Толстостенная стальная опора начала поддаваться огню. Прогресс становился все более заметным. Очевидным. Конечным.

Док погасил горелку, снял очки, вытер вспотевшую бровь. Желанная темнота сомкнулась вокруг них.

— Теперь она пойдет, — сказал он.

Центральный столб был перерезан полностью, а наружные — на две трети диаметра. Большой щит держался, главным образом, за счет собственного веса, угрожающе балансируя. Он покачивался от легкого южного ветерка. Ребенок мог бы повалить его. В пределах его гравитационного пространственно-временного континуума судьба щита была решена, и решение обжалованию не подлежало. Кривая его возвращения на землю могла быть рассчитана с допустимой погрешностью в три миллиметра.

Они смаковали это мгновение. Достоинства и внутренние ценности, присущие свободному и стоящему начинанию. Дух Сэма Гомперса улыбался их трудам.

— Толкни ее, — сказал он.

— Нет, ты, — сказала она. — Ты сделал большую часть работы.

— Это твой день рождения.

Бонни положила свои маленькие смуглые руки на нижний край щита над ее головой, до которого она едва могла дотянуться, — и налегла. Щит — тонн пять стали, дерева, краски, болтов и гаек, — издал короткий стон протеста и начал медленно крениться. Порыв ветра, затем громовое столкновение щита с землею, раскатистый грохот металла, разрыв, выворачивание болтов, грибовидное облако пыли — и ничего больше. Безразличные машины проезжали мимо — не видя, не слыша, не беспокоясь.

Они праздновали во вращающемся ресторане «Поднебесный гриль».

Она сказала:

— Я хочу обед, как на День Благодарения.

— Но сегодня не День Благодарения.

— Раз я хочу обед, как на День Благодарения, значит, сегодня должен быть День Благодарения.

— Звучит логично.

— Зови официанта.

— Он нам не поверит.

— Мы постараемся его убедить.

Они его убедили. Появилась еда, и вино тоже. Они ели, он наливал, они пили, час медленно переходил в вечность. Док говорил.

— Абцуг, — говорил он, — я тебя люблю.

— Сильно?

— Слишком сильно.

— Этого мало.

Чарли Рей, или Рей Чарльз, или еще кто-то с Берега Слоновой Кости играет «В твоих глазах зажигается любовь», пианиссимо. Круглый зал, в десяти этажах над землею, оборачивается со скоростью 0,5 км/час. Всю ночь напролет огни Большого Альбукерка, штат Нью-Мексико, с населением 300 000 душ, сияют внизу, повсюду вокруг них — царство неона, электрических садов вавилонской роскоши, окруженные тайной, темной, невыразительной пустыней, которая никогда не приспособится к городской жизни. Где крадется тощий, голодный койот, никак не желающий вымирать. И скунс. И змея. И жук. И червь.

— Выходи за меня замуж, — сказал он.

— Зачем?

— Не знаю. Мне нравится церемония.

— Зачем нам портить совершенно прекрасные отношения?