— Лола… Выйдешь за меня?

— У нас будет ребенок…

— Тогда лучше поторопиться…

Вдыхает, втягивает запах его волос. Значит, есть оно, счастье…

Наматывают дни воздушные оборки белого платья. Подшита фата и осталась последняя ночь. Идет к Аришке, пьют чай и плачут. В шесть утра дребезжание телефона, какое-то слишком долгое, настойчивое… Съежились цветы сирени — день будет пасмурным. Звонит мать.

— Вчера был у нас твой ангел… Ушли с Валеркой…

— Как? Когда? Зачем?

— Все-таки брат тебе, надо было потолковать… В общем… Держись. Надо держаться. Умер он, передоз.

— Кто, Валера?

— Да нет, упаси Бог. Жених твой.

Распахивает ветер окно, задевая подол платья. Бежит в слезы, в дождь… Вонзается острый асфальт в босые ноги. Сброшены туфли и надежды сброшены.

— Где ты? — крик или стон, непонятно. Гул отчаяния. Выплывает из комнаты опухшая рожа брата. Налетает на него, как птица об стекло. Улыбается. Швыряет ее на линолеум и бьет в живот. Ручьи крови по ногам, а он продолжает улыбаться…

— Ариш, ты поедешь со мной?

— Куда?

— В Москву.

— А деньги?

— У меня есть на билеты.

— А пальто, ну то, серое, брать?

Там кругом леса. Море обдувает Кералу. Камни, в которых золото, лежат в деревне Привязанность. Я приду туда по дороге, по траве — босиком. Подниму их, измельчу в порошок. Оболью конской кровью, семь раз человеческой. Опущу в воду василиска, чтобы еще раз перемолоть. Разложу на солнце, буду ждать, пока смесь подсохнет, превратится в пасту. Пропущу через сито и в образовавшуюся жидкость добавлю медь. После пламени смешаю с медом и молоком. Вот оно — золото, сияние подобно солнцу. Не различить. Это — для тебя…

Необъятная Москва съежилась в небольшую комнату с плотными шторами и огромной кроватью. Они входили и выходили. Нет, не слишком часто, это вам не Ленинградка… Все ухоженные, в дорогих костюмах. Она такие раньше видела только в журналах… Свободные дни тоже бывали. Они бросались с Аришкой на Арбат, на Патриаршие или в Третьяковку… О будущем больше не говорили, оно уже наступило.

Но однажды вошел он. Александр. Аккуратные пальцы, вдумчивое лицо. Речь с легким налетом акцента — слишком долго жил в Америке. Он появился в понедельник, во вторник и в среду. Потом ей сообщили, что на следующей неделе никого, кроме него, не будет. Через месяц она летела в самолете до Сан-Франциско. Когда встал вопрос о ее возвращении, они поженились в Лас-Вегасе.

Первый год она упивалась новой жизнью. По утрам Саша варил ей крепкий кофе и приносил в постель вместе с сигаретами, без которых она совсем не могла обойтись. Он все читал, все знал, но никогда не пытался задавить ее, наоборот, увлекал в новый, неизведанный мир, где она была как слепой котенок. Сердце оттаивало в мягком климате. Она наслаждалась. Даже ночью, не получая удовольствия, она продолжала наслаждаться. Впервые она жила с человеком, который о ней заботился.

Прочитаны десятки книг, болтает по-английски и еще поступила в университет… «Я хочу ребенка, Лола. Мне уже сорок пять». Она пожимает плечами. Что сказать? Что возразить? Однажды она тоже хотела… А теперь… Даже если бы и захотела, то не может. Поэтому: «Извини. Учеба. Нам и так хорошо вместе?» Но все не так. Или не замечала раньше? Он хочет ее каждую ночь и иногда вместо завтрака. Вьется, порхает вокруг нее, будто бабочка. Огромная черная бабочка, закрывающая ее крыльями нежности, от которой у нее случаются приступы удушья. Все чаще она добавляет коньяк в кофе, или просто коньяк, или травку — покурить. Расслабиться и покурить. Останавливает гадкая ухмылка брата. Америка… Свободная Америка. Она стремилась в Москву, не сюда.

— Где ты хочешь провести отпуск? Может, в Италии?

— В Москве, Саша, только там.

И они летят. Долго-долго. Все чаще и чаще. Все плохие воспоминания смыты дождем с московских улиц. Это город мечты. Но в каком часовом поясе они бы ни находились, на простынях все одно и то же. Тело протестует, опровергает доводы разума, ищет. Находит. Приехал из Стамбула, учится вместе с ней. В первый раз — в парке, застигнутые ливнем, грязью и молодостью. Затем — каждый четверг в номере отеля. В красивом светлом доме — ожидание, напряжение, подозрения. И секс, узаконивающий визу.

— Лола, котенок, что с тобой? Опять по Москве загрустила?

— Да… — По жилистому телу, по горячему языку.

— Я кое-что придумал. Новая сделка, часто придется мотаться в Россию. Почему бы не купить квартиру? Например, на Кутузовском? Сделаешь все, как тебе нравится.

— Ты шутишь, да?

Он — всерьез. Она становится на колени, раскрывая губы, припухшие от дневной встречи. Город из ее детских снов манит. Как же Стамбул? И четверг? Если страсть не только… Посреди ночи она тихо выходит, заводит машину и мчится сквозь темноту в маленькую съемную клетушку.

— Ты… Здесь?

— Я ушла от него.

— От мужа?

— Да. К тебе.

— Но… Что я могу тебе предложить…

Першит в горле. Его глаза — не блестят. Плечи — виновато подняты. Бежать. Прочь.

— Где, черт возьми, ты была?!

— Прости, Саша. Это из-за Москвы. Столько эмоций навалилось.

Прижимается лицом к его груди, ощущая свинцовую усталость от собственных мыслей. Он больше не кричит, гладит по волосам. И ей так не хочется, чтобы заканчивалась ночь. Ночь ее возвращения.

На Кутузовском столько света… Порой не спрятаться от него. Соседи очень приятные. У них маленький ребенок, иногда слышен его крик. Саша вздрагивает от него, бросая испытывающий взгляд на Лолу. Она замирает. Не хватает воздуха, последнее время слишком часто. Она мечется между странами, между фрагментами обещаний. Нужно поговорить, рассказать все как есть. О матери, которая не спасла, о брате, убивавшем в ней детство день за днем, о свадьбе, ожидаемой, желанной, о ребенке, потерянном навсегда в бездне времени… Она готова. Останавливает резкий запах духов от ворота сорочки, внезапные поздние возвращения, и уже не каждую ночь, и кофе — не сварен…

Лола молчит. Как всегда — молчит и терпит. Только бы не приоткрылся его рот в словах прощания…

— Лола… Лола… Нам было хорошо вместе. Наверное, все можно было бы вернуть…

— Давай вернем.

— Она ждет ребенка.

Улыбается. Не плачет. К чему бесполезные слезы? Задыхается в дорогих стенах в городе ее мечты.

— Глубокий вдох. На выдохе три раза пропоем Ом.

Легкие раскрываются. Вздымается грудь, напоминая о молодости, о свободе, утраченной…

— Ты вся горишь!

— Ты тоже, Рома.

— Вот тебе и святое место. Мстит.

— Не богохульствуй!

Охваченные жаром, они сидели на ступеньках, стремящихся прямо в Гангу. Ришикеш засыпал, убаюканный душным днем. Какая-то женщина в белом сари спустилась по лестнице в черную воду, чтобы совершить омовение. Рома наклонился, уткнувшись лицом в смуглые колени. Кожа была влажная. Лола медленно, нежно провела ладонью по его лицу. Глаза его закрылись, наслаждаясь моментом. «Почему бы нам не пойти в гостиницу?» — мелькнуло в его голове. Он тихо прикоснулся губами к ее руке. Поцелуй был еле уловимый, как теплое дуновение вечернего ветра. Пора было возвращаться в ашрам.

Не знаю, я воскрес или ты. А может, мы оба растворились в бесконечном колесе Сансары. И все же… Пока я жду. Пока ты ждешь. Мы поднимемся и полетим к трем горам посреди моря. Мы встретимся — в наших мечтах.

Разорванные острым лезвием, прядь за прядью падали вниз белые волосы. Они мягко ложились под ноги, умирая в безмолвии. Лена ловко вертелась вокруг девушки, создавая модную короткую стрижку. Густые шелковистые локоны, застревающие под подошвами кроссовок, рождали странное чувство удовлетворения. Она так искала его ночью, изо всех сил, путаясь в простыне, в его руках, в собственных искусственных вздохах, взятых из второсортных порнофильмов… Теперь, когда голова, хоть одна голова, была в ее власти, она проводила ладонью по влажному затылку, ощущая в пальцах приятное покалывание.