В скитаньях дальних сердцем не остынь,

Пусть ветер с моря

Медленен и горек,

Земля одета в золото пустынь,

В цветной костюм

Долин и плоскогорий.

Но, многоцветно вымпелы подняв,

В далекий край,

Заснеженный и юный,

Где даль морей норд-осты леденят,

Уходят — бриги, тралеры и шхуны.

Седой туман на Шпицберген идет,

Но ветер свищет

Боцманом веселым,

И, тяжело раскалывая

Лед  —

Торжественно проходят ледоколы.

Весь Север вытих,

                                    вспенился

                                                         и в рост

Поднялся вдруг,

Чтоб дерзкие ослабли.

Но в гущу замороженную звезд

Медлительно

Взмывают дирижабли.

Здесь, в пристальном

Мерцании ночей,

У чутких румбов

Зорки капитаны,

И, путь открыв широкий для гостей,

Склоняются неведомые страны…

Мгла впереди запутана, как бред,

Лукавый путь

Тревожен и опасен,

Но доблесть новых северных побед

Багряным флагом

Отмечает «Красин».

Багровою сиренью набухал

Купецкий город, город ястребиный,

Курганный ветер шел по Иртышу,

Он выветрил амбары и лабазы,

Он гнал гусей теченью вопреки

От Урлютюпа к Усть-Каменогору…

Припомни же рябиновый закат,

Туман в ночи и шелест тополиный,

И старый дом, в котором ты звалась

Купеческою дочерью — Глафирой.

Припоминай же, как, поголубев,

Рассветом ранним окна леденели

И вразнобой кричали петухи

В глухих сенях, что пьяные бояре,

Как день вставал сквозною кисеей,

Иконами и самоварным солнцем,

Горячей медью тлели сундуки

И под ногами пели половицы…

Я знаю, молодость нам дорога

Воспоминаньем терпким и тяжелым,

Я сам сейчас почувствовал ее

Звериное дыханье за собою.

Ну что ж, пойдем по выжженным следам,

Ведь прошлое как старое кладбище.

Скажи же мне, который раз трава

Зеленой пеной здесь перекипала?

На древних плитах стерты письмена

Пургой, огнем, июньскими дождями,

И воткнут клен, как старомодный зонт,

У дорогой, у сгорбленной могилы!

А над Поречьем те же журавли,

Как двадцать лет назад, и то же небо,

И я, твой сын, и молод и суров

Веселой верой в новое бессмертье!

Пускай прижмется теплою щекой

К моим рукам твое воспоминанье,

Забытая и узнанная мать,  —

Горька тоска… Горьки в полях полыни…

Но в тесных ульях зреет новый мед,

И такова извечная жестокость —

Всё то, что было дорого тебе,

Я на пути своем уничтожаю.

Мне так легко измять твою сирень,

Твой пыльный рай с расстроенной гитарой,

Мне так легко поверить, что живет

Грохочущее сердце мотоцикла!

Я не хочу у прошлого гостить —

Мне в путь пора. Пусть перелески мчатся

И синим льдом блистает магистраль,

Проложенная нами по курганам,  —

Как ветер, прям наш непокорный путь.

Узнай же, мать поднявшегося сына, —

Ему дано восстать и победить.

Ты строй мне дом, но с окнами на запад,

Чтоб видно было море-океан,

Чтоб доносило ветром дальний запах

Матросских трубок, песни поморян.

Ты строй мне дом, но с окнами на запад,

Чтоб под окно к нам Индия пришла

В павлиньих перьях, на слоновых лапах,

Ее товары — золотая мгла.

Граненные веками зеркала…

Потребуй же, чтоб шла она на запад

И встретиться с варягами могла.

Гори светлей! Ты молода и в силе,

Возле тебя мне дышится легко.

Построй мне дом, чтоб окна запад пили,

Чтоб в нем играл заморский гость Садко

На гуслях мачт коммерческих флотилий!

И имя твое, словно старая песня,

Приходит ко мне. Кто его запретит?

Кто его перескажет? Мне скучно и тесно

В этом мире уютном, где тщетно горит

В керосиновых лампах огонь Прометея —

Опаленными перьями фитилей…

Подойди же ко мне. Наклонись. Пожалей!

У меня ли на сердце пустая затея,

У меня ли на сердце полынь да песок,

Да охрипшие ветры!

                                    Послушай, подруга,

Полюби хоть на вьюгу, на этот часок,

Я к тебе приближаюсь. Ты, может быть, с юга.

Выпускай же на волю своих лебедей! —

Красно солнышко падает в синее море

И  —

           за пазухой прячется ножик-злодей,

И —

           голодной собакой шатается горе…

Если всё, как раскрытые карты, я сам

На сегодня поверю — сквозь вихри разбега,

Рассыпаясь, летят по твоим волосам

Вифлеемские звезды российского снега.