Топтал павлодарские травы недаром,

От Гробны до Тыса ходил по базарам.

Играл на обман средь приезжих людей

За полные горсти кудлатых трефей.

И поднимали кругом карусели

Веселые ситцевые метели.

Пришли табуны по сожженным степям,

Я в зубы смотрел приведенным коням.

Залетное счастье настигло меня —

Я выбрал себе на базаре коня.

В дорогах моих на таком не пропасть —

Чиста вороная, атласная масть.

Горячая пена на бедрах остыла,

Под тонкою кожей — тяжелые жилы.

Взглянул я в глаза — высоки и остры,

Навстречу рванулись степные костры.

Папаху о землю! Любуйся да стой!

Не грива, а коршун на шее крутой.

Неделю с хозяином пили и ели,

Шумели цветных каруселей метели.

Прощай же, хозяин! Навстречу нахлынет

Поднявшейся горечью ветер полыни.

Навстречу нахлынут по гривам песков

Горячие вьюги побед и боев.

От Гробны до Тыса по логам и склонам

Распахнут закат полотнищем червонным.

Над Первой над Конной издалека

На нас лебедями летят облака.

Обожжены стремительною сталью,

Пески ложатся, кутаясь в туман,

Трубит весна над гулкой магистралью,

И в горизонты сомкнут Туркестан.

Горят огни в ауле недалеком,

Но наш состав взлетает на откос,

И ветви рельс перекипают соком —

Весенней кровью яблонь и берез.

Обледенев, сгибают горы кряжи

Последнею густою сединой…

Открыт простор.

И кто теперь развяжет

Тяжелый узел, связанный страной?

За наши дни, пропитанные потом,

Среди курганных выветренных трав

Отпразднуют победу декапоты,

В дороге до зари прогрохотав.

В безмолвном одиночестве просторов,

По-прежнему упорен и суров,

Почетными огнями семафоров

Отмечен путь составов и ветров.

Пусть под шатром полярного сиянья

Проходят Обью вздыбленные льды, —

К пустынному подножию Тянь-Шаня

Индустрии проложены следы.

Где камыши тигриного Балхаша

Качают зыбь под древней синевой,

Над пиками водонапорных башен

Турксиб звенит железом и листвой.

И на верблюжьих старых перевалах

Цветет урюк у синих чайхане,

Цветут огни поднявшихся вокзалов,

Салютуя разбуженной стране.

Здесь, на земле истоптанной границы,

Утверждены горячие века

Золотоносной вьюгою пшеницы

И облаками пышного хлопка!..

Товарищ Стэнман, глядите!

                                     Встречают нас

Бесприютные дети алтайских отрогов.

Расстелив солончак, совершают намаз

Кривоплечие камни

                                     на наших дорогах.

Их степная молитва теперь горяча,

Камни стонут в тоске

                                     и тяжелом бессильи,

И сутулые коршуны, громко крича,

Расправляют на них заржавелые крылья.

На курганном закате поверим сильней,

Что, взметнувшись в степях

                                  вороньём темнолистым,

Разбегутся и вспрыгнут на диких коней

Эти камни, поднявшись

                                    с кочевничьим свистом.

От низовий до гор расстилается гул,

Пляшет ханский бунчук

                                     над полынями гордо.

Обдирая бурьяны с обветренных скул,

Возле наших костров собираются орды.

Мгла пустынна, и звездная наледь остра

(Здесь подняться до звезд, в поднебесье

                                     кружа бы…).

Обжигаясь о шумное пламя костра,

Камни прыгают грузно, как пестрые жабы,

И глазами тускнея,

                                     впиваются в нас…

Это кажется только!

                                     Осколки отрогов,

Неподвижные камни, без песен и глаз,

Кривоплечие камни на наших дорогах.

Скучно слушать и впитывать их тишину.

По примятой траве,

                                     по курганным закатам,

Незнакомым огнем обжигая страну,

Загудевшие рельсы

                                    летят в Алма-Ата!

Разостлав по откосам подкошенный дым,

Паровозы идут по путям человечьим —

И, безродные камни,

                                      вы броситесь к ним,

Чтоб подставить свои напряженные плечи!

Под колесную дрожь

                                    вам дано закричать,

Хоть вы были пустынны, безглазы и немы, —

От Сибири к Ташкенту

                                   без удержу мча,

Грузовые составы слагают поэмы.