Изменить стиль страницы

II. «Кто, Благостный, вверху ее возжег…»

Кто, Благостный, вверху ее возжег
Прозрачными и тихими руками
Над смертными распутьями дорог,
Над этими печальными холмами?
О мудрых, о воюющих? О ком?
Она горит всё чище и прекрасней
И светится в притворе голубом,
Всех ранее, и всех позднее гаснет.
А может быть, о том, кто на земле
Всего лишь робкий и печальный путник,
Кто, как матрос на дальнем корабле,
Мечтой о береге отсчитывает будни?

III. «Ранним утром свеча погаснет…»

Ранним утром свеча погаснет,
Синей струйкой потянет чад.
В это время земля прекрасней,
Потому что люди молчат.
И в поля, и в лесные чащи
Сотни звезд упадут росой.
Будет мир простой, настоящий,
Окропленный Божьей слезой.
«Русская мысль». 1923. № 3–5

ШНЕЛЬЦУГ (Скорый поезд)

В край красный фесок и долам,
В преддверье пламенного юга
Я мчусь, зачем — не знаю сам,
На крыльях мощного шнельцуга.
Гляжу в окно и жду с тоской,
Что с каждым часом ближе к цели…
И мне хотелось на покой,
Скажу я вам. На самом деле!
И вот вдали передо мной
Встают знакомые картины:
И Джемер с снежною главой,
И волны пенистые Дрины…
Я слышу вновь по вечерам
И тонкий голос муэдзина,
И шум из уличных кафан,
И запах жареного «мнина».
Какой здесь милый уголок,
Какая чудная картина!
Я ожил вдруг, здесь впрямь восток,
Здесь скуки нет и нету сплина,
Но день спешит, за ним другой,
А дальше третий, так и мчатся,
И ожидаю я с тоской,
Когда придется расставаться.
Покину я цветущий край,
Как нежно любящего друга,
И кину с горестью «прощай»
Из окон мощного шнельцуга!
«Эос». 1924. № 2–3. Берлин

КАВАЛЕРИЙСКАЯ БАЛЛАДА

I
«Ротмистр, сегодня в разъезд —
Ваш эскадрон.
Но смотреть — не считать звезд
И не ловить ворон!»
Усмехнулся:
«Никак нет, честь полка не уроним!»
Повернулся
И скомандовал: «По коням!»
II
Скользкий лязг мундштуков и стремян
От шоссэ — справа по три — и в чащу.
Сердце пьет голубой туман,
Воздух вдаль всё пьянее и слаще…
За холмом, прелеском, в овражки
И на изволок — прямо в рожь.
— Эх вы, сашки-канашки! —
От судьбы не уйдешь!..
И вот —
Из-за леса, справа,
Отчетливо — пулемет…
Марш-марш! И в лаву…
…Небо упало так резко,
Землею набился рот.
А из перелеска
Всё еще пулемет
Колыбельную песню поет и поет…
III
Открыл глаза — и было небо снова
Вверху холодным, бледным, и пустым.
И призрачным, как легкий серый дым,
Как память у тифозного больного.
Лежал, смотрел и чувствовал, как кровь
Стучит в висках чуть слышной мелкой дрожью.
Нет никого. От боли морща бровь,
Назад — в лесок пополз тихонько рожью.
Дополз. Вздохнул. Поднялся — и бежать…
Забился в чащу. Завязал рубашкой
Плечо с кровавой раной — и опять
Через кусты, лощины и овражки…
Весь день блуждал. Под вечер вышел
Как раз к селу, к плетню последней хаты.
Дождался тьмы. Бог милостив — пошел.
«Впустите… И воды… за плату…»
IV
Хозяин посмотрел волком.
Усмехнулся: «Набили холку!»
Но пустил ночевать. Странно.
И даже перевязали рану.
Правда, не он, а дочь.
И вот — ночь.
…На сеновале
Мыши
Скреблись и шуршали.
Сквозь крышу
Месяц
Серебряным пальцем шарил.
«Если найдут — повесят…»
Не спится.
Опустив ресницы,
Лежал и вспоминал.
В прошлом году в Одессе,
Да, да, в тот же день,
Кажется, у Семадени,
Пил вино, и стрелял в свою тень,
И хотел целовать колени
У подошедшей к столу.
Засмеялась: «Мальчик — и глупый.
Для этого есть губы…»
Ночью бродили по молу.
Сначала
Учил он кавалерийским сигналам
И как развернуть эскадрон.
А после она —
Как расстегивать кнопки на женских платьях,
Пьянеть без вина
В умелых объятьях
И целовать тягуче и сладко…
А потом,
Днем —
На вокзале в эшелон посадка,
Переезд
И в ночной бой.
И так же сеть звезд —
Над головой…
V
Вдруг —
Проснулся. «Кто тут?»
Снова стук.
И шепот: «Вставайте, за вами идут.
Я не могу вам помочь».
Убежала. Дочь.
Выглянул. А за хатами
Пробираются трое
С винтовками и ручными гранатами.
Дело простое…
Пригнулся — и в тень.
За углом
Перескочил через плетень
И к лесу бегом.
Снова на воле.
Ищи ветра в поле…
Через лес — в овраг.
Оглянулся, замедлил шаг.
Лег в кусты и к земле прижался:
«Есть еще на свете жалость!»