Изменить стиль страницы
5
КОНЬ, ЛОШАКИ И ШАЛУН
Гордился конь пред лошаками
И быстрым бегом, и статьями.
И точно, был на загляденье конь:
                       В глазах — огонь,
                       И хвост трубою,
   И шея крепкая дугою,
Спина сильна и широка.
Могучего носил он седока
     На мирном и на бранном поле,
     Всегда его послушен воле.
     Седок доволен был конем
                       Ему покорным,
   Поил его и медом, и вином.
                       Кормил зерном отборным.
   От зависти взревели лошаки:
     — Мы не потерпим зла конизма!
Верней, научнее заветы лошакизма! —
                       И скалили клыки.
                       Ретивый конь, не труся,
   Вступил на скользкий путь дискуссий,
     Но, закопыченный, устал,
                         И зачихал.
   — Наш доблестный товарищ болен сапом! —
Ревут все лошаки. Развязка не долга:
   Сгрудившися, берут его нахрапом,
Да и ведут лечиться в дальние луга.
   Я видел иногда: мальчишка,
            Изрядный шалунишка
Капризничает и шумит,
                           Кричит,
                           Визжит,
   Но няня строгая подходит,
И за руку его подалее уводит:
   Пускай один поколобродит.
                           Короче говоря,
Вот какова мораль у этих басен:
Когда даешь уроки Октября,
            То будь в отъезд согласен.
8 (21) января 1925
НЕДОРАЗУМЕНИЕ С НЕВОЮ
      Перетерпев судеб удары,
      Мы в удареньях знатоки.
      Никто не скажет, что мадьяры,
      Хотя и храбры, но жидки,
И также знаем мы, что все напитки
      Бывают жидки,
   Какой ни примешай к ним густоты,
   И если говорим мы про хвосты.
      Так мы не говорим: прохвосты,
Все эти истины, конечно, просты,
      И ведомы, бесспорно, всем.
      Я речь о них завел затем,
   Чтоб присказка была, потом же будет сказка,
      И в ней завязка и развязка.
   Нева не хочет быть Невой,
   Уж каламбур наскучил ей избитый,
   И плещется она волной сердитой,
   Когда ей пушки говорят: не вой!
   Шумит, ревет, взывает в злости ярой.
      — Хочу быть Розой или Кларой! —
Склонилась наконец к ее моленью власть,
      Ей дали имя Роза,
      Но что же за напасть!
Бунтует Роза, нет зимой мороза.
Кондукторша стояла у окна
Чрез Розу проходящего вагона,
      И объяснила так она
      Причину бунта, рева, стона:
— Вишь, на подъем она легка,
Наделает немало злого.
   Да что с воды спросить? Жидка,
   Спросить бы надобно иного.
      Нелегкие деньки
      К нам в Ленинград приходят:
Волна вслед за волной повсюду колобродят,
                                                     Жидки.
      Услышал эти речи
      Внимательный и верный комсомол
             И, взяв кондукторшу за плечи,
                 В милицию отвел.
      Что жидко здесь, и что здесь густо,
Все объяснили ей. Идет домой,
   Кричит: — Чтоб всем вам было пусто!
                 Всех, Роза, довела домой! —
   Вы слышите здесь недоразуменье,
   Поставлено неверно ударенье.
      Всем надо знать, что воды у реки,
             Так точно, как и все напитки,
                       Бывают жидки,
                       А не жидки,
                       И говоря неверно,
Вождей заденешь Коминтерна.
4 (17) января 1925
7
НЭПМАНСКИЕ КРЕСТИНЫ
      Какой-то нэпман-грамотей
                 Средь множества затей
      Задумал окрестить ребенка,
                 Чтоб имя было звонко,
      Не пролетарское ничуть,
      Чтоб революцией не пахло.
      Чтоб буржуазность не зачахла.
      Что прежде украшало грудь
      Чинуши старого? Владимир.
                 Чтоб дух чинуш не вымер,
Так назвал сына нэпман. Но, идя
      К делам, он коммуниста встретил,
      И тот с улыбкою заметил:
      — Вы имя пролетарского вождя
                 Сынку-то дали: Ленин
                 Владимир был. Хвалю!
      Отныне к красному Кремлю
      Да будет путь ваш неизменен. —
      И нэпман мой внезапно скис:
      Затея глупая поникла.
Кричит, упившися до положенья риз:
      — Судьбы-насмешницы каприз!
Зачем не вспомнил я Тезея и Перикла?
      Историю бы почитать,
      Оттуда б имечко мне взять? —
И он вопит, сердито глядя на ночь:
      — Вот, ожиданием живи,
      Родится ль Диоген Иваныч! —
Нет, нэпман, как ребенка ни зови,
      Имен старинных взрывши рухлядь,
      Все это будет только тухлядь
      И соглашательская ложь,
      И если сына назовешь
      Сократом или Ариостом,
      Смотри, не вырос бы прохвостом.
1 (14) января 1925
вернуться

85

Сологуб высмеивает процесс переименования улиц, площадей и учреждений города, которым присваивались имена вождей и героев революции. Хочу быть Розой или Кларой! — Подразумеваются Роза Люксембург (1871–1919) и Клара Цеткин (1857–1933) — немецкие коммунистки, основательницы партии, участницы II Интернационала.