— Цыть, шалапуты! — прикрикнула мать, характер у нее кончился, и она вновь запричитала: — Ваня... А, Ваня?

— Все! — Родин поднялся, в это время сыновья ворвались в комнату с воплем:

— Письмо! Письмо!

Мать взяла письмо, взглянула рассеянно, затем нахмурилась и сказала:

— Адрес наш... Какому-то артисту Чистоделу...

Родин взял у нее письмо, усмехнулся, разорвал конверт и прочитал:

«Привет, дружище! С большим трудом тебя нашел... А ты чуть в обморок не упал... Нехорошо... — по виску Родина скользнула капелька пота. — Твои золотые руки мне понадобятся... Появлюсь через недельку... Отпуск отложи... не надо глупостей. У меня положение неприятное, позади мокро, а впереди — вышка... Я, как знаешь, человек добрый, однако нервный. Рад, что у тебя семья... Завидую. Целую всех. До встречи...»

Родин положил письмо на стол, открыл чемодан и вытряхнул вещи на пол.

Выполняя инструкции тренера, Анатолий приехал в Минск, хорошо выспался и рано утром выехал на Москву. Шоссе летело навстречу. К полудню на верстовом щите Анатолий увидел надпись: «Москва — 180 км».

Рядом с Анатолием сидел офицер милиции, другой милиционер полулежал на заднем сиденье.

— Ну, как вожу? — спросил Анатолий.

— Ничего, Анатолий Петрович, — улыбнулся сидевший рядом. — Самое опасное, когда молодой водитель начинает считать себя асом.

— Значит, прокатились до Бреста и теперь обратно? — спросил второй.

— Точно! — Анатолий обогнал грузовик и снова занял первый ряд. — Дружок у меня мастер, — он похлопал по рулю. — Говорит, не сходи с ума, проверь себя на трассе...

— Верно говорит. Извините, но ехать в Европу с вашим стажем за рулем даже не мальчишество, а похуже...

— Не боги горшки обжигают!

— И в кювете лежат не боги!

— Тьфу на тебя, лейтенант! — сказал Анатолий. — Сейчас высажу.

Все рассмеялись.

Наташа так привыкла к ежедневным тренировкам, что через два дня ничегонеделанья в Бресте затосковала, пошла к своему первому тренеру и попросила разрешения размяться.

В светлом гимнастическом зале звучала музыка. Наташа танцевала с лентой.

Около десяти девочек в тренировочных костюмах сидели на скамейках и следили за знаменитой гимнасткой, затаив дыхание. Тренер, женщина лет сорока, смотрела на Наташу с гордостью и говорила Алексею, который стоял рядом с блокнотом и фотоаппаратом:

— Талант? Да! Но Наташа — это в первую очередь труд! Работоспособность феноменальная.

— А вам не обидно, что лучшая ваша ученица... — начал Алексей.

— Обидно, — перебила тренер, — но с этим ничего не сделаешь. Брест — это Брест... А Москва — Москва. Условия и возможности...

— А сейчас у вас, Ирина Петровна?

— Хорошие девочки, не жалуюсь. Но такие, как Наташа, рождаются не каждый год.

Наташа замерла, музыка кончилась, раздались аплодисменты.

Наташа и Алексей вышли из спортзала.

— А как относится к вашим отъездам муж? — спросил Алексей.

— Задавайте этот вопрос ему лично, — Наташа кивнула на Бравина, который со свертками в руках стоял у дерева неподалеку.

— Здравствуйте, — Алексей поклонился. — Брал интервью у вашей очаровательной супруги.

— Поздравляю, товарищ Юганов, — Бравин взглянул холодно. — Это даже мне удается не каждый год.

— Какая память! — Алексей улыбнулся, затем поклонился Наташе: — Благодарю, всего хорошего.

— Чего же вы не спрашиваете? — Наташа взяла Бравина под руку.

— Товарищ капитан уже ответил, — Алексей сделал шаг назад, быстро щелкнул фотоаппаратом.

Бравин стоял в коридоре своей квартиры на табуретке, закрепляя новый плафон. Наташа следила за мужем и улыбалась:

— Нет худа без добра.

Бравин спрыгнул на пол, щелкнул выключателем:

— Люкс! — Он прошел в комнату. — Где ты познакомилась с этим хлюстом?

— Олег! — Наташа недовольно сморщилась и начала переставлять тумбочку от тахты к окну. — Юганов... Юганов... Неужели тот самый, что написал обо мне семь лет назад?

— Стоит оставить тебя одну, как рядом мужик.

— Я — Наталья Серебрякова! — Наташа тряхнула волосами...

— Народное достояние...

— Да! Когда я выхожу на ковер, объявляют: «Советский Союз!» — Наташа подошла к Бравину, обняла: — Ты же обещал, Олег. У меня только две недели!

— Я женат две недели в году, — Бравин вздохнул.

— Ну что делать, Олежка, — Наташа поцеловала мужа, отошла и устало опустилась на тахту. — Я хлебнула славы... Цеплялась за сборную из последних сил. Я на излете, Олежка. Сейчас на первенство Европы не попала... Надо быть все время там, на сборах, на виду... Помоги мне, Бравин.

Бравин опустился на колени, обнял жену.

— Мне одиноко без тебя... Ты можешь перевестись в Москву? — прошептала Наташа.

Бравин бесцельно гулял по городу. Город засыпал, дома походили на корабли с редкими бортовыми огнями, шаги запоздалых прохожих звучали непривычно громко и тревожно. Нарушил тишину девичий смех и тут же затерялся в пустоте. Изредка, слепя фарами, проносились машины.

Бравин шел и шел, неторопливо и уверенно, словно имел какую-то цель, наконец вышел к вокзалу и остановился. Он смотрел на здание, словно видел его впервые. Сюда чаще подъезжали машины, доносились неразборчивые объявления. Бравин помедлил в нерешительности, затем неторопливо вошел в здание.

— Скорый поезд номер... Москва... Отправляется со второго пути. Отъезжающих просят пройти в зал таможенного досмотра...

То же объявление повторили на английском, затем на немецком.

Зал ожидания зашевелился, катили свои тележки носильщики. Мелькнули серые фуражки таможенников и зеленые — пограничников.

Бравин, облокотившись на закрытый киоск, смотрел на все происходящее, как сторонний наблюдатель.

Прошел пограничник, взглянул на Бравина и козырнул. Бравин поднял было руку, но тут же опустил, одернул пиджак и прошел в ресторан. Бармен приветливо ему кивнул:

— Здравствуйте, Олег Сергеевич, непривычно видеть вас в штатском.

— Здравствуйте, — ответил Олег. — Сок, пожалуйста... и сигареты.

Бармен поставил перед Бравиным стакан с соком, посмотрел на скудный выбор сигарет, достал из-под прилавка пачку «Мальборо», открыл и положил на стойку.

В бар вошли два офицера-пограничника, громко, с порога заявив:

— Володя, два двойных!

Бравин увидел вошедших в зеркало, вделанное в заднюю стенку бара, взял сок и сигареты и ушел за столик в углу.

Бармен проводил его взглядом, подал пограничникам кофе, открыл минеральную воду.

Бравин сидел в дальнем углу один и смотрел на своих товарищей, которые о чем-то разговаривали, жестикулируя, порой громко смеялись, и думал о том, что не сможет разорвать связь с этим миром, так же как Наташа не может уйти из спорта. Только жене осталось в спорте год, максимум два, а у него впереди целая жизнь. «Любимая женщина просит помочь, а я все о себе думаю, эгоист».

Он заставил себя вернуться домой. Жена спала. Бравин тихонечко лег с краю и задремал. Казалось, тут же проснулся, но уже начинало светать, и комната выступала из темноты асимметричными ребрами мебели, как выступают очертания на плавающей в проявочной ванночке фотографии.

«А может быть, помочь — это не поддерживать Наташку в обреченной борьбе, не рваться к ней в Москву, а добиться переезда жены в Брест?»

Утром Алексей зашел в фотоателье и уселся под яркими лучами ламп.

Фотограф вышел из-за аппарата:

— Вам на заграничный паспорт?

— Если не затруднит.

— Куда собираетесь? — фотограф переставил аппарат, включил дополнительный свет.

— Париж...

— Внимание... — фотограф скрылся за аппаратом.

Поднявшись со стула, Алексей достал из кармана коробочку с пленкой, протянул фотографу:

— Проявите и напечатайте, здесь всего три снимка.

— Из-за трех снимков угробить такую пленку?