— Я тебя спасла от голодной смерти, от панели, — продолжала вопить Адель Павловна. — А ты за мою любовь обокрала меня. Ух ты, стерва!

Она ударила девушку по лицу. Настя вскрикнула, схватилась за щеку и широко раскрытыми глазами растерянно смотрела на людей. Никто за нее не вступался. Все с интересом ждали, что произойдет дальше. Послышались голоса, одобряющие Адель Павловну:

— Деревенщина разве способна на благодарность. — Раз воровка — тащи в полицию!

— Понаехали всякие потаскушки!

— Идем со мной! — Адель Павловна потащила Настю с базара.

Девушка попыталась остановиться, но чьи-то кулаки ударили ее в спину.

— Не артачься! Иди, воровка, иди!

Ужас охватил Настю. Она уже не сопротивлялась и покорно шла за Аделью Павловной. Перед глазами девушки промелькнула кухня с неразговорчивым шеф-поваром, синее платье, в котором она чувствовала себя обнаженной, красный кабинет, пьяное лицо и грубые руки Тернова и лицо — черное, но доброе…

— Джо! Джо! — громко и отчаянно закричала Настя. — Джо! Джо!

В одно мгновение негр вырос перед Аделью Павловной. Он, как горный обвал, прокладывающий себе путь среди, леса, раздвинул кольцо людей и стал перед содержательницей публичного дома.

— Джо… — тихо произнесла Настя, зная, что пришло спасение, и заплакала.

— А, и ты тут, черная морда! — закричала Адель Павловна, но тут же испуганно вскрикнула и попятилась назад.

Мэйл рывком оторвал ее руки от Насти:

— Эвуэй![38]

Толпа отступила. Вид негра был страшен. Адель Павловна стояла с раскрытым ртом, силясь что-то сказать, но гневные большие глаза Джо, его фигура, возвышающаяся над всеми, подействовали на нее отрезвляюще.

— Какой страшный! — взвизгнул женский голос.

— Негр! Что ему надо?

— Такой и убьет не думая!

Джо обнял Настю за плечи и, обращаясь ко всем, указал на Адель Павловну:

— Мисс очень дурной… Настья хороший… Ноу бить…

И хотя мало что было понятно из слов негра, но его искренний тон изменил настроение собравшихся. Послышались голоса:

— Этак каждого можно вором назвать!

— Видно, девушку зря обидели.

— Раз негр вступился… Брат он ей, что ли? — Черный, а тоже понимает.

А Джо с Настей уже выбрались из толпы. Адель Павловна что-то крикнула им вслед, но они не расслышали. Настя шла, прижимаясь к Мэйлу. Она все не могла успокоиться, слезы бежали по ее лицу. Джо взял из рук девушки корзинку.

— Настья… Настья… — повторял Джо, желая успокоить девушку.

А она уже плакала не от испуга, не от страха, а от сознания, что у нее есть друг, который никогда не даст ее в обиду, который всегда защитит ее. Сама тому не удивляясь, она сейчас с гордостью вспоминала, как все испугались Джо, когда он прибежал на ее крик.

Дома они не рассказали о происшедшем. К вечеру Мэйл стал собираться на шхуну. Настя загрустила и тайком утирала слезинки. После ужина, когда пора было уходить и Белов стал со всеми прощаться, негр вошел в детскую, где спали Геннадий и Ваня. Джо постоял у их кроватей и направился в свою комнату за сундучком с вещами. В коридоре его тихо окликнула Настя:

— Джо…

Голос у девушки был ласковый, нежный. Мэйл почувствовал прилив радости. Горячо и взволнованно отозвался милый голос Насти в его сердце. Еще никогда так ласково не говорила она с ним.

Он обернулся. Настя сунула ему в руки что-то мягкое и, поднявшись на носки, обняла его горячими руками и поцеловала. Это произошло так быстро и неожиданно, что, Джо и опомниться не успел, а Настя уже бежали от него по коридору.

— Настья… — позвал Джо, но в ответ хлопнула дверь. «Милая Настья, — думал Мэйл. — Я же люблю, люблю тебя. Я приду, и мы…» Он взглянул на свои руки. В них был шерстяной красный шарф.

— Мэйл! — позвал из прихожей Белов. — Пора идти!

— Да, мистер кэп! — Джо повязал шарф вокруг шеи, и ему показалось, что его вновь обняли горячие руки девушки.

— Фрол Севостьяныч! — окликнул Клементьев боцмана, следившего за матросами, работавшими на палубе. Как всегда, перед приходом в порт Ходов делал на судне тщательную уборку. Сказав что-то одному из матросов, он неторопливо, чуть переваливаясь с ноги на ногу, поднялся к капитану. Георгий Георгиевич смотрел, как рука боцмана крепко ложится на поручни трапа, и подумал с уважением: «Крепкий старик».

Ходов взглянул на капитана маленькими спокойными глазами. Во всей его широкой, приземистой фигуре была уверенность, которая приходила к боцману только тогда, когда он находился на судне. Клементьев вынужден был признаться, что он завидует выдержке боцмана. Капитан волновался — как его встретят в бухте Чин-Сонг? Об этом он и сказал боцману:

— Как думаете, Фрол Севастьяныч, прогонят они нас? Боцман достал трубку, набил ее табаком.

— Людишки черствые на поверку оказались. Мы, можно сказать, их с того света вернули, а они даже…

Ходов взмахнул набитой трубкой и сунул ее в рот. Капитан и боцман вспомнили расставание со спасенными рыбаками, требования корейского начальника. Все это не предвещало ничего хорошего.

— На берег никого без моего разрешения не пускать, — приказал Клементьев. — Матросы могут по глупости кого-нибудь обидеть, и тогда нам придется уйти.

— Угу, — согласился боцман и, взяв трубку в руку, ткнул ею в сторону приближающегося берега. — Станем на рейде?

— Да! Петер, не отрывая взгляда от компаса, внимательно прислушивался к разговору капитана с боцманом, но всего понять не мог. Одно было ясно — речь идет о береге. Абезгауз досадовал на себя, что мало приложил старания для изучения русского языка.

— Приготовь корейскому начальнику подарки, — продолжал Клементьев и, потерев переносицу, подумал, что лучше взять. — Так, бочонок рому, корзинку фруктов — покрупнее да поярче, ну, и…

Он умолк, думая, что бы еще преподнести. Боцман выручил капитана из затруднения:

— Презентуйте ему нашу русскую морскую форму.

— Ну и додумался, — рассмеялся Клементьев. — В матросы к себе хочешь его взять? — Но тут же умолк. Предложение боцмана ему понравилось. В преподнесении формы был символ дружбы, и Клементьев весело закончил: — Будет по-твоему. Отбери лучший бушлат и все, что положено. Я дам одну из своих фуражек.

— Капитан! — раздался голос Абезгауза. — Мы входим в бухту!

— Держите в центр, где стояли в прошлый раз, Фрол Севастьяныч, готовься отдать якорь!

Боцман сбежал с мостика. Клементьев приказал в машину убавить ход до самого малого. «Геннадий Невельской» проходил мимо высокого, отвесно спускавшегося в воду склона сопки. Перед Клементьевым открывалась глубоко вдававшаяся в берег бухта и поселок у самой воды. Вода в бухте была спокойной. От нее шло холодное синеватое сияние. У берега стояли рыболовные суда с убранными парусами. Приход «Геннадия Невельского» был сразу же замечен. На берегу собрался народ. Люди оживленно жестикулировали, показывая руками на китобоец. Клементьев рассматривал корейцев в бинокль. Беспокойство его росло. По всему было видно, что жители Чии-Сонга обеспокоены приходом русского судна.

Едва якорь расколол синеватое зеркало воды и с всплеском погрузился в глубину, Георгий Георгиевич торопливо сказал:

— Шлюпку на воду!

Клементьев ушел в каюту и, надев парадный мундир, проверил документы, удостоверявшие, что он владелец китобойного судна. Когда капитан вернулся на палубу, он увидел, что на берегу собралось еще больше народу.

— Все готово! — доложил Ходов.

Клементьев спустился в шлюпку, на веслах которой сидели трое матросов. Ходов поместился рядом с капитаном на корме и скомандовал:

— Весла на воду, навались!

Георгий Георгиевич смотрел на берег и говорил боцману:

— Пойдешь со мной, Фрол Севастьяныч! Матросам от шлюпки никуда не уходить. Ты, Андреев, будешь за старшего!

— Есть! — ответил курносый матрос с черными как смоль волосами. Он старательно налегал на весла, на лбу выступили мелкие капельки пота. Клементьеву нравился этот всегда живой, неунывающий матрос. Он еще ни разу не видел Андреева грустным. «Только зачем он усы отрастил, — подумал Клементьев, — старят они его. Надо приучить всех матросов бриться, Как англичане».