Там пробыл, как на дне зиндана.

Та ночь была тяжка, как смертный час...

Молились маги, не смыкая глаз.

Они вовек «воды не оскорбляли»,

И падалью подмышки их воняли.

За что я, неуспевший умереть,

Был должен муки адские терпеть?

Всю эту ночь я, как в цепях, томился,

Терпел, себя смиряя, и молился.

Но вот в литавры страж загрохотал,

В ответ петух брахманом закричал.

И ночь — , весь в черное одетый,

Из ножен мрака вынул меч рассвета.

Лучи блеснули, будто в Зангебар

Нежданно вторглись полчища татар.

Восток, как трут горящий, задымился,

И мир сияньем ярким озарился.

И маги, лиц водою не омыв,

Вошли, ворота храма отворив.

А вслед народу столько привалило,

Что там упасть иголке негде было.

Вдруг статуя, как будто ожила,

Внезапно к небу руку подняла.

И завопил народ, заволновался...

Когда с брахманом я один остался,

Спросил с улыбкой он: «Ну, друг, скажи —

Ты отличаешь истину от лжи?»

Я понял: в нем неверье укрепилось,

Невежество и зло укоренилось.

Пред ними ль мне о боге говорить?

Нет! Истину от них я должен скрыть.

Когда с тобой сильнейший враг столкнется,

Не мужество, безумье — с ним бороться.

И тут я лицемерно зарыдал:

«Раскаиваюсь! Верю!» — я сказал.

Те, что вчера мне недругами были,

Меня теперь с любовью окружили.

Пред изваяньем голову склонить

Решился я — просил меня простить.

Дабы держать брахманов в обаянье,

Поцеловал я руку изваянья.

Так я на путь язычества попал —

И на два, на три дня неверным стал.

Признал и сделался брахманом,

Поклоны отбивал пред истуканом.

И вот я, дара жизни не сгубя,

Увидел в безопасности себя.

И стражем став враждебного оплота,

Я ночью изнутри замкнул ворота.

И обошедши идольский престол,

Завесу златотканную нашел.

За той завесой — тайный храма житель,

С веревкою в руке дремал служитель.

Вот так же тайну муж открыл,

Когда, как воск, железо размягчил.

Я понял: за веревку страж потянет —

Рука кумира подыматься станет.

Меня увидя, страж был устыжен,

Как вор ночной, что в краже уличен.

Прочь побежал он; но его догнал я.

С ним в философский спор вступать не стал я, —

Схватил его, в колодец повалил...

А будь он жив — меня бы он убил,

Чтоб тайна их не стала всем известной.

Но спас меня в тот час творец небесный.

Дела врага и происки его

Воочью увидав — убей его.

А если дрогнешь, пощадишь злодея,

Тебя он уничтожит, не жалея.

Не верь, пусть на порог приполз он твой,

Поплатишься за жалость головой.

Обманщика, коль пойман и открыт он,

Убей! Не то тебя не пощадит он.

В колодце камнем я добил его,

Ведь мертвый не расскажет ничего.

Поняв, какое дело совершил я,

Немедля в ту же ночь бежать решил я.

Тростник поджегши, не огня страшись, —

Беги, разумный! Тигров берегись!

Убив змееныша, змеиной мести

Страшись. И поселись на новом месте.

Не вороши осиного гнезда —

Иначе будет худшая беда.

И со стрелком туранским не стреляйся,

А промахнулся, вскачь верхом спасайся.

Подрывши основание стены,

Не стой под ней! — Слова мои верны.

В Хинд я бежал; после войны оттуда

В Хиджаз ушел, спасенья славя чудо.

Всю горечь бед, что я переносил,

Мне только день сегодняшний смягчил.

Бу-Бакр ибн-Са'д — мой друг и благодетель —

Он лучший из людей — аллах свидетель.

Под древом, что высоко поднялось,

Мне — страннику — прибежище нашлось.

Я возношу молитвы за ибн-Са'да.

О боже, сень его — моя отрада!

Он сам, от царственных своих щедрот,

Живой бальзам на раны мне кладет.

Не нахожу я слов благодаренья;

Хоть только бог достоин поклоненья.

Я — грешный — чтущий Вечного завет,

Спасенный чудом из колодца бед,

Я простирая длань, мольбой клонимый

К чертогу тайны неисповедимой,

Лишь вспомню идола и вспомню страх

Тогдашний — я на темя сыплю прах.

И я подъемля руки, гласу внемлю,

Что не своей их силою подъемлю.

Влюбленный ли к возлюбленной идет?

Нет! Их предначертание влечет.

Врата добра — для всех, кто чист, беззлобен;

Но ведь не каждый на добро способен.

И хоть раскрыт блистающий чертог,

Лишь избранные ступят на порог.

Не в воле смертного избрать дорогу,

Всеведенье присуще только богу.

Захид — пусть прям и верен путь его —

Что сделал он для друга своего?

Кто для добра был гончаром замешен,

В деяньях добр и в гневе непоспешен.

И тот, кто яд зубам змеи дает,

Велел пчеле сбирать душистый мед.

Коль хочет царство ввергнуть в разрушенье,

Он в дух царя сперва внесет смятенье.

Но даст он равновесье и покой

Душе твоей, коль милостив с тобой.

Не возгордись, идя прямой стезею! —

Твой друг тебя ведет своей рукою.

Внемли! Да будешь мудростью богат.

Путь пред тобой единый — тарикат!

Достигнешь только в верности чертога,

За скатерть сядешь на пиру у бога!

Но одному не подобает есть, —

Ты вспомни — обездоленные есть.

Пошли мне милость и благоволенье, —

В своих делах земных я полн сомненья!

Г Л А В А Д Е В Я Т А Я

О покаянии и правом пути

Семидесятилетний, кем ты был?