Придет беда — богатый обеднеет,

Но труженика дом не опустеет.

Твой сын, — ты знаешь ли, что будет с ним?

А вдруг в отчизне станет он чужим?

Коль добрым он ремесленником станет,

В нужде он к людям руку не протянет,

Слыхал, как Саади прославлен стал?

Он кораблем морей не рассекал,

Он в детстве получал пинки богатых...

А ныне, как султан, живет в палатах.

Кто приказанья мудрого поймет,

Тот сам потом приказы отдает.

Кто в детстве ни наук, ни мук не знает,

Потом судьбы удары испытает.

Пусть будет сын здоров, одет и сыт,

Пусть на других без зависти глядит.

Заботлив будь и строг, и будет благо,

Чтоб он не вырос нищим и бродягой.

И прочь дурных учителей гони,

Чтоб сын не стал беспутным, как они.

* * *

В соседнем доме пир, огней сиянье...

Звучали струны, смех и восклицанья.

И вот пенье понеслось

И в сердце каждого отозвалось.

Был друг со мною — отрок периликий.

Сказал я: «Слышишь песни, слышишь клики?

Пойдем, на пир веселый посмотри,

Собранье, как светильник, озари!»

И опечалясь, голову склонил он;

И словно сам с собою говорил он:

«Пока я безбородый, не с руки

Мне средь мужчин сидеть не по-мужски.

И нет постыднее греха и горя

Явиться женщиной, себя позоря.

Пусть молод я, моя мужская честь

Мне не позволит среди низких сесть!»

Отец, запомни: сыну нет возврата,

Коль с юных лет попал он в сеть разврата.

И не жалей его, пусть пропадет,

Потомства не оставивши, умрет.

* * *

Зачем за разорителем юнцом

Бежишь? Возьми жену, устрой свой дом.

Над этим розовым мгновенным цветом —

И соловей другой с другим рассветом.

Пусть на пиру он, как свеча, высок —

Ты не стремись к нему, как мотылек.

О, сколько жен прекрасных, добронравных

Над роем этих низких и бесславных.

Юнец, когда он вцепится в полу,

Его не отдерешь ты, как смолу.

Грех этот, как трясина, непролазен.

Вглядись: как , кумир твой безобразен.

Твоим пристрастьем он не дорожит,

За все дары не поблагодарит.

Лишен ума, и счастья, и свободы,

Порока раб, игралище невзгоды,

Опомнись, о доживший до седин!

Ведь может так и твой погибнуть сын.

* * *

Муж развращенный и сластолюбивый

Купил гуляма с внешностью красивой.

Когда невольник молодой уснул,

К нему хозяин руку протянул.

Об голову хозяина все блюда

Разбил гулям, — погибла вся посуда...

Касайся, о мудрец, не каждых щек,

На коих — обольстительный пушок.

Тот муж поклялся богом и пророком

Не обольщаться низменным пороком.

И вскоре, с перевязанным лицом,

Собрался в путь, — он славным был купцом.

Вел караван. Когда же ночь спустилась,

Пред ним ущелье тесное открылось.

Проводника спросил он: «Как зовут

Ущелье? Что за люди там живут?»

Ответил тот: «Дорогу эту знают,

Ее ущельем Тюркским называют».

Муж содрогнулся, будто самого

Увидел он гуляма своего.

Сказал он: «Здесь устроим мы стоянку,

А в путь пойдем при свете, спозаранку.

Коль в Тюркское ущелье я войду,

Боюсь — в беду опять я попаду!»

Не будь рассудком в страсти отуманен,

Иль будешь ты, как тот купец, изранен.

Кормя раба, для блага своего,

Ты в трепете воспитывай его.

Не очутись, мудрец, в беде великой,

Коль раб твой станет вдруг твоим владыкой.

Раб должен воду, кирпичи таскать, —

Повиноваться, не повелевать!..

* * *

Прекрасным ликом некто поражен —

Был потрясен, души лишился он.

На нем так много пота выступало,

Как на листве росы не выпадало.

, что мимо проезжал верхом,

Спросил: «Что с ним? Что за недуги в нем?»

Ответили Букрату: «Честно жил он,

Зла никому вовек не причинил он.

Теперь, завидя нас, бежит он прочь,

Один в пустыне бродит день и ночь.

Он обольщен был образом прекрасным —

И разобщен навек с рассудком ясным.

Мы все его пытались увещать,

А он в ответ: «Не нужно мне мешать!

Я ухожу от мира, полн кручины...

В моей беде — вина Первопричины.

Не образ милый сердце мне сразил,

А тот, кто этот образ сотворил!»

Тот возглас был услышан престарелым

Бывалым странником — в сужденье зрелым.

И молвил странник; «Пусть добра молва,

Не все в мирской молве верны слова.

Пусть, образом творца запечатленный,

Прекрасный некто дух смутил смятенный, —

Что ж он дитятею не восхищен?

Ведь и в дитяти вечный отражен!

Верблюды и красавицы

Равны для тех, кто Тайну видеть в силе».

Чадру стихов соткавший мой язык

Красы волшебной занавесил лик.

Глубокий смысл за черным строк узором

Скрыт, как невеста, пред нескромным взором.

Не знает Саади докучных дней,

Скрыв красоту за завесью своей.

Я, как светильник пламени ночного,

Принес Вам озаряющее слово.

И не в жару ль «Персидского огня»

Толпа возненавидевших меня?

* * *

Пусть муж от дел мирских освободился,

Пусть от людей он в келье затворился,

Никто — святой ли, иль обманщик он —

От клеветы людской не защищен.

Пусть к небу вознесет тебя создатель,

В подол твой вцепится твой зложелатель.

Камнями можно Деджлу запрудить,

Но пасть клеветника нельзя закрыть.