<Стр. 442>
Смех в зале перешел в хохот и стал перекидываться на сцену. Истерически уже не захохотал, а буквально зарыдал от хохота дирижер. Повскакал с мест оркестр, ансамбль сбился с такта, и пришлось дать занавес задолго до конца акта.
Весной 1911 года я пел в Воронеже. И вот в сцене игорного дома в «Пиковой даме» компримарий Разумный, исполнявший роль Нарумова, дал подряд трех «петухов» в своей фразе «Приятель, поздравляю с разрешеньем столь долгого поста».
Исполнители на сцене — в том числе, каюсь, и я в роли Томского — начали смеяться. Это не разыгралось бы в трагедию, если бы суфлер, смешливый человек, почти задыхаясь от смеха, не сказал довольно громко:
«Нерасчетлив ты, Разумный: уж лучше весь курятник сразу выпустить, а то больше негде».
Было это неуместно и не очень уж смешно, но смешливое настроение захватило всех на сцене. Подавился смехом и Герман. Одну фразу спел наполовину, другую пропустил. Ничего не подозревавший дирижер, Иван Петрович Палиев (Палиашвили), не понимая, что произошло, или, может быть, давно привыкший к «петухам» своего компримария, стал яростно стучать палочкой по пульту и во весь свой дирижерский голос петь за Германа. Во время ансамбля спокойствие восстановилось, но в начале арии «Что наша жизнь» на Германа опять напал удушливый смех, и он с большим трудом только ко второму куплету стал петь нормально.
От случайностей ограждает сосредоточенность на своей задаче, которая нередко бывает результатом искреннего переживания. Хорошо помню, например, как во время исполнения немых сцен в последнем акте «Богемы» я — Шонар и горестно склонявший свою голову на мое плечо исполнитель Рудольфа шепотом беседовали о здоровье Мими. И когда к нам подходил на секунду исполнитель Марселя — озорник Иванцов с желанием нас рассмешить какой-нибудь шуткой, он терял аллюр и впадал в наш тон. Всегда заражал партнеров своим настроением Фигнер, с которым на сцене немыслимо было отвлечься от данной сценической ситуации.
Этим вопросам посвящены научные труды, и мне в подкрепление захотелось привести несколько конкретных примеров.
<Стр. 443>
* * *
Приехав из Киева в Петербург, я привез с собой уважение к печатному слову. В столице в первые же дни мне удалось получить довольно точное представление о направлениях газет и их сотрудников.
Газет в Петербурге выходило много, и я должен был бы отдать значительную часть своего жалованья на их приобретение. Мой знакомый Б., ядовито высмеивая мое пристрастие к печатному слову и в два приема очень точно — да еще в лицах — изобразив всех петербургских рецензентов, дал мне совет.
«Пойдите на угол и договоритесь с газетчиком об абонементе. Это стоит три рубля в месяц».
Газетчик меня просветил: за три рубля в месяц он к восьми часам утра будет мне доставлять шесть «главных» газет, с тем что я не позже одиннадцати их ему возвращаю в аккуратно сложенном виде. Если же мне какие-нибудь номера нужны, я их оставлю у себя и тут же оплачиваю. Газеты стоили от трех до пяти копеек, была и одна под названием «Газета-копейка».
Когда Б. увидел, с каким рвением я читаю все рецензии, он с нескрываемой иронией по-своему отчитал меня.
«Вы неисправимый пижон, —сказал он. — Неужели вы думаете, что кто-нибудь поверит Курдюмову или Каратыгину, что вы хорошо поете? Каждый музыкант считается только со своим мнением, а толпа, та толпа, которая решает вопрос о вашей карьере, серьезных рецензий не читает. Для карьеры нужно совсем другое. Нужно, чтобы каждый день в газетах появлялась ваша фамилия. Сегодня вы на Невском подняли упавшую старуху и в своем экипаже отвезли в больницу, завтра вы на велосипеде наехали на девочку, послезавтра вы выезжаете в Москву на концерт, а там в Киев на гастроли. Сегодня вы у Кюба угощали школьных товарищей по случаю дня рождения вашей бабушки, завтра вы по билету варшавской лотереи выиграли корову, которую подарили дворнику. Вот что нужно толпе!»
Тем не менее я изучал рецензии и убедился, что некоторые рецензенты горячо любят искусство, а многие, как М. М. Иванов из «Нового времени» или В. Баскин из «России», им бесцеремонно торгуют. Достаточно сказать, что антрепренер итальянских сезонов обязывал своих артистов
<Стр. 444>
исполнять в концертах худосочные романсы образованного, но тупого и лишенного какою бы то ни было композиторского дара Иванова. А один антрепренер даже поставил с итальянцами его бездарную оперу «Забаву Путятишну». Деньгами Иванов взяток не брал, приходилось давать «борзыми щенками»...
На рецензентах из «Петроградского листка» тоже задерживаться не стоит. Там можно было прочесть о «законченно-трагическом» исполнении артистом имярек роли... «Бекмейстера» — (Бекмессера)...
Солидными, глубоко эрудированными и безупречно честными рецензентами можно и должно считать группу рецензентов из «Речи»: Вячеслава Гавриловича Каратыгина, Виктора Григорьевича Вальтера и Григория Тимофеева, Виктора Павловича Коломийцова и Сергея Александровича Андреевского из «Дня»; Андрея Николаевича Римского-Корсакова из «Русской молвы», доктора Морица Гольденблюма из немецкой газеты «St.-Petersburger Zeitung» и некоторых других.
Много писал в «Биржевых ведомостях» и нередко верно судил о крупных явлениях искусства Александр Петрович Коптяев, но в его писаниях почти всегда присутствовали какая-то «пошлинка» и довольно частые — «нельзя не признаться и нельзя не сознаться»...
Я не останавливаюсь ни на «Русской музыкальной газете», органе вполне серьезном, ни на журнале «Театр и искусство», который музыке уделял мало внимания, ни на других журналах, которые читались главным образом музыкантами и, как это ни парадоксально, почти никакого влияния в артистической среде не имели. Газета — вот кто делал имя артисту, вот с чьим мнением считался оперный театр в целом, его артисты вместе взятые и каждый в отдельности, а также та публика, которая посещала театр и без которой он и существовать бы не мог.
Места для рецензий в газетах отводилось очень много. Каждой премьере предшествовал «подвал» или несколько столбцов, в которых давался подробный анализ подготовленного к постановке произведения, анализ либретто и музыки, нередко истории создания и сценической истории, если только опера возобновлялась, а не ставилась впервые. Затем следовал отчет о генеральной репетиции и после этого два-три раза в сезон — отзывы об исполнителях и их дублерах. Немало места уделялось и разбору
<Стр. 445>
постановки. Писали о гастролерах, о дебютах и прочих театральных событиях, о расшатанности и о сохранности спектаклей.
Остановлюсь на некоторых особенностях, присущих большинству рецензий.
Прежде всего рецензии доставлялись в редакции между первым и третьим часом ночи, а газеты в шесть-семь часов утра уже поступали в продажу. Поэтому рецензии не только писались поспешно (нередко в фойе театра в антрактах или непосредственно по окончании спектакля), но и корректировались они в чудовищной спешке буквально на лету. По техническим причинам рецензии иногда сокращались в последнюю минуту, кое-как, в самый момент пуска набора в машину. В таких рецензиях часто оказывались несвязные фразы или внутренние противоречия, в которых авторы отнюдь не были виноваты.
Некоей «особенностью» многих рецензий была плохо скрываемая пристрастность рецензентов к определенным исполнителям. Я говорю не о случаях прямого подкупа или закулисных комбинаций бульварных газет. Могу напомнить, что контральто Т. Борецкую-Иванову захваливали в некоторых газетах только потому, что она была племянницей всесильного нововременца М. Иванова; что в 1911/12 году рецензент Мор, писавший в нескольких дешевеньких газетах и журнальчиках, не находил ни одного доброго слова для многих петербургских певцов только потому, что был племянником крупного провинциального певца и всячески добивался приглашения его в Петербург. Я не говорю о специально рекламных отзывах и заметках театральных репортеров, о чем говорил Б.