— Эй, я тут придумал кой-чего, — сказал Хват.

— Приляг и поспи немного, Хват, — безжизненно сказал О'Лири, — больше нам ничего не остается делать.

— Да, но…

— Просто пытка — все время думать об этом. Может, лучше будет, если ты все-таки разорвешь меня на куски.

— Да, но если…

— Я должен был знать, что этим все и закончится. В конце концов, я столько раз попадал в тюрьму с тех пор, как очутился в Меланже, что просто неизбежно было, что рано или поздно я окажусь в ней прочно и навсегда.

— Это, конечно, не какой-нибудь там шикарный план, но какого черта? — сказал Хват.

— Какой план? — тоскливо спросил Лафайет.

— Да я же и пытаюсь тебе сказать. Мой план.

— Валяй. Говори.

— Ну, вот что я тут подумал… Хотя нет, тебе, наверное, надо, чтобы был шик, вроде секретных туннелей или еще чего.

— Ничего, говори, облегчи свою душу.

— Ну, только не думай, я понимаю, что все это не для такого джентльмена, как ты… э-э-э… что, если я сорву дверь с петель?

— Что, если ты… сор…

Лафайет повернулся и посмотрел на внушительную стальную конструкцию. Он гулко рассмеялся.

— Ну, конечно, давай.

— О'кей.

Хват прошел мимо него, схватился за толстые прутья. Он расставил в стороны свои ноги шестидесятого размера, сделал глубокий вдох и рванул. Раздался неприятный визг металла, за которым последовали резкие ломающиеся звуки. Огромный камень вывалился из стены и упал на пол. С душераздирающим звуком, похожим на визжание двух роллс-ройсов, притершихся друг к другу, решетка покорежилась, изогнулась внутрь и выскочила из гнезд. Хват отшвырнул ее в сторону, раздался оглушительный треск, после чего он спокойно вытер ладони о свои кожаные штаны.

— Это все ерунда, голуба, — сказал он. — Что дальше?

В камере пыток никого не было, когда Лафайет, освобожденный от цепи одним движением кисти Хвата, вместе со своим огромным товарищем прошел туда по освещенному коридору мимо камер, за зарешеченными дверями которых сидели, болтали или кидались заключенные с растрепанными волосами и диким выражением глаз.

— Это плохо, — сказал Лафайет. — Я надеялся, что Стонруб нам поможет.

— Эй, смотри-ка, какие забавные, — сказал Хват, поднимая набор острых кусачек, предназначенных для постепенного откусывания ушей и носов. — Мне всегда хотелось иметь хорошие ножницы для ногтей.

— Послушай, Хват, нам необходимо составить план действий, — сказал О'Лири. — Ничего хорошего не будет, если мы будем просто бродить без толку, пока нас опять не закуют в цепи. Дворец наводнен стражниками — солдатами Родольфо и личной охраной Горубля. Нам надо организовать какую-нибудь диверсию, чтобы отвлечь внимание, пока мне не удастся выкрасть Свайхильду и леди Андрагору у них из-под носа.

— Эй, вы! — воззвал громкий голос из бокового коридора. — Я требую юриста! Я желаю видеть американского консула! У меня есть право на телефонный звонок!

— Это похоже на Лоренцо…

Лафайет трусцой подбежал к камере, из которой доносились крики.

С бородой и усами Ван-Дейка, прической Эдгара Аллана По, высоким воротником времен Гувера и Наполеона, человек тряс решетку руками с великолепным маникюром.

— Эй, вы! — голос его постепенно затих. — Э-э… я случайно вас не знаю?

— Лоренцо? — Лафайет осмотрел человека с ног до головы. — Все-таки тебя сцапали? Последний раз, когда я тебя видел, ты оставил меня в хорошенькой переделке, а сам, конечно, смылся. Но откуда у тебя эта борода и смешной костюм?

— Не болтайте глупостей! — рявкнул пленник тем же раздражающим голосом, который Лафайет уже слышал в темной камере Стеклянного Дерева. — Меня зовут Лафкадио, хотя это и не ваше дело. Да и вообще, кто вы такой? Могу поклясться, что мы где-то встречались…

— Сейчас не время валять дурака, — отрезал Лафайет. — Нам с Хватом удалось бежать. Я попытался освободить леди Андрагору, но…

— Насколько я понял, вы имеете в виду Цинтию. Ага, значит, и вы тоже участвуете в этом заговоре! Так вот что я скажу, ничего у вас не выйдет! И не смейте даже близко подходить к моей невесте…

— Я думал, что ее зовут Беверли. Но это неважно. Если я тебя выпущу, поможешь ли нам создать одну небольшую диверсию, чтобы я мог действовать незаметно?

— Выпускайте скорее! — взвыл бородатый узник. — Об условиях можем договориться позже.

— Хват! — позвал Лафайет. — Займись-ка этой дверью, ладно?

Он пошел дальше по коридору. Большинство пленников лежали на соломенных матрацах, но некоторые смотрели на него настороженными взглядами.

— Послушайте меня, ребята, — сказал он. — Мы вырвались из этой тюрьмы. Если я вас освобожу, обещаете ли вы мне бегать по коридорам сломя голову, нападать на стражников, бить мебель и посуду, вопить во все горло и вообще устроить как можно больше беспорядка!

— Ну, конечно, мистер!

— Считай, что договорились!

— Пошло!

— Вот и прекрасно.

Лафайет поспешил назад, чтобы проинструктировать Хвата. Через несколько мгновений гигант деловито принялся разрушать тюрьму. Бородатые преступники самого замысловатого вида заполнили всю камеру пыток. Лафайет мельком увидел Лоренцо, теперь уже без нелепого маскарада. Он протолкался к нему.

— Послушай, почему бы нам с тобой не провернуть это дело вместе…

Он замолчал, уставившись на своего бывшего товарища по камере, который глядел на него широко открытыми от изумления глазами и с недоуменным выражением на лице — лице, которое Лафайет впервые видел при хорошем освещении.

— Эй, — прогудел Хват, — а я-то думал, что ты пошел совсем в другую сторону, голуба… — он замолчал. — У-угх… — он заколебался, переводя взгляд с Лафайета на его собеседника. — Ребята, может, я немного не того, но кто из вас мой приятель, с которым я сидел в камере?

— Я — Лафайет, — ответил О'Лири. — А это — Лоренцо…

— Какая ерунда, меня зовут Лотарио, и я никогда в жизни не видел этого питекантропа.

Он оглядел Хвата сверху вниз.

— И чего это ты мне сразу не сказал, что у тебя есть брат-близнец? — спросил Хват.

— Брат-близнец? — повторили оба в один голос.

— Угу. И скажи мне, приятель, чего это ты вырядился в кожаную куртку и сапоги? Ты чего — может, какой быстро-переодевающийся артист?

Лафайет глядел во все глаза на одежду Лоренцо — или Лотарио: туго обтягивающий кожаный жилет, помятая рубашка и куртка, явно видевшая лучшие дни.

— Он совсем не похож на меня, — величественно сказал один. — О, может и есть какое-нибудь весьма отдаленное сходство, но у меня совсем не такой глупый взгляд. И это совершенно безответственное выражение…

— Чтобы я был похож на тебя? — восклицал в это время другой. — Ты еще недостаточно давно меня знаешь, чтобы наносить подобные оскорбления. Ну, а теперь, где здесь ближайшая имперская передаточная кабина? И уж будьте уверены, я подам рапорт своему министру, и все ваше гнездо хебефреников вычистят, прежде чем вы успеете сказать "ноблесс облик"!

— Эй, ты! — громкий крик прорезал шум толпы. — Лафайет!

Точно такой же человек, разве что по-другому одетый, пробирался к нему, подняв руку. Лафайет повернулся. Тот, кто называл себя Лотарио, исчез среди толкающихся людей.

— А как ты попал сюда? — требовательным тоном спросил подошедший Лоренцо. — Рад, что тебе удалось вырваться. Слушай, я еще не поблагодарил тебя за то, что ты спас меня от людей Крупкина. Беверли, бедная девочка, все мне рассказала. Она была так смущена всем, что произошло, что даже не помнила моего имени…

— А как твое имя? — спросил Лафайет, чувствуя, что постепенно становится параноиком.

— А? Ну конечно, Лоренцо!

Лафайет уставился на лицо перед собой, на голубые глаза, прядь каштановых волос на лбу, красиво очерченный рот с маленькой родинкой…

— Как…

Он остановился и сглотнул слюну.

— Как твоя фамилия?

— О'Лири. А что?

— Лоренцо О'Лири, — пробормотал Лафайет. — Я должен был это знать. Если у Адоранны, Дафны, Искобампа имеются здесь двойники, то почему их не должно быть у меня?