ЮЖНЫЙ ВЕТЕР
Сегодня дует ветер с юга
И начинается весна,
И, смуглая моя подруга,
Ты мне сегодня не верна.
Ты неподвижными глазами
Глядишь за здешнюю черту —
На деревушку за холмами,
Где абрикос давно в цвету.
А дальше, у речного мыса,
Где ты ловила черепах,
Взлелеянные всходы риса
Сверкают в утренних лучах.
Ты видишь: юноша веселый,
Теплу ласкающему рад,
Выходит, скинув долгополый
Перезаплатанный халат.
Он, твой жених от колыбели.
Шагает бодро по меже,
И щеки чуть порозовели
От солнца, знойного уже.
Он песенку поет, и звуки
Так властны над судьбой твоей,
Что ты наперекор разлуке
Всем сердцем отвечаешь ей…
Но я далек от укоризны:
О, разве ты виновна в том,
Что не заменят нам отчизны
Ни ласка, ни радушный дом?
Ну что ж, откинем занавески,
И пусть подосланный судьбой
Зовущий ветер, злой и резкий,
Свободно реет над тобой!
КРАСНЫЕ ЛИСТЬЯ ПОД ИНЕЕМ
Красные Листья под Инеем — странное имя:
Сколько в Китае затейных и умных имен!
Часто бывал я пленен и обрадован ими,
В странное имя сегодня я снова влюблен.
Иней на листьях кленовых? Но вы же — весенний
Яркий и юный цветок! И ответили вы:
«Много весною и красок, и снов, и цветений,
Осень скупее, и осенью меньше листвы.
Осень чиста и прозрачна, грустна и свободна.
Осень усталая — к жизни ее не зови.
Осенью иней на листьях, как панцирь холодный,
Гордая осень от вас не захочет любви».
Да, но и осенью в полдень сильней пригревает
Бледное солнце и светит в кленовом саду.
Будет минута: неласковый иней растает,
Красные листья и губы под ним я найду!
ХУСИНЬТИН
Глядит в озерную равнину
Равнина большая вверху.
Мы подплываем к Хусиньтину,
Где сердце озера Сиху.
Горячий ветер неприятен,
Нет тени от сквозной листвы.
И веет сухостью от пятен
Слегка желтеющей травы.
Заходим в храм пустой и скромный,
Чтоб с тишиною помолчать.
Здесь даже полдень неуемный
Бессилен сумерки прогнать.
Сюда, приветливо взирая,
Вся золоченая, Гуаньинь
Сошла для нас от кущей рая
И строгой мудрости пустынь.
Сюда пришел еще безвестным
Чжи Хуа, художник и монах:
Картины языком чудесным
Поют победно на стенах.
Ах, эти лотосы не вянут,
Листва не падает под дождь,
Святые эти не устанут
Сидеть в тени сосновых рощ.
Бессмертно будут петь о лете
Сегодня, завтра — как вчера,
Своими иволгами эти
Несложенные веера!
Когда же, выйдя неохотно,
Мы жизнь увидим из дверей,
На зыбкие ее полотна
Посмотрим мы уже добрей:
Ведь тоже могут стать нетленны
Камыш и бабочки в цвету,
Лишь кисть, легка и совершенна,
Их остановит на лету!
ИЗДАЛЕКА
Это будет простое туманное утро в Китае.
Прокричат петухи. Загрохочет далекий трамвай.
Как вчера и как завтра. Но птица отстанет от стаи,
Чтоб уже никогда не увидеть летящих стай.
Босоногое солнце, зачем-то вскочившее рано,
Побежит на неряшливый берег и на острова,
И откинутся прочь длиннокосые девы тумана,
Над рекою брезгливо подняв свои рукава.
Ты проснешься и встанешь. И, моясь холодной водою,
Недосмотренный сон отряхнешь с полусонных ресниц.
И пойдешь переулком, не видя, что над головою
Распласталась прилетная стая усталых птиц.
Это сердце мое возвращается к милым пределам,
Чтобы нам умереть, где так жадно любило оно,
Где умело оно быть свободным, и чистым, и смелым,
Где пылало оно… И сгорело давным-давно.
Но живет и сгоревшее — в серой золе или пепле.
Так я жил эти годы, не вспыхивая, не дыша.
Я, должно быть, оглох, и глаза мои рано ослепли.
Или это оглохла, ослепла моя душа?
Ты пойдешь переулками до кривобокого моста,
Где мы часто прощались до завтра. Навеки прощай,
Невозвратное счастье! Я знаю спокойно и просто:
В день, когда я умру, непременно вернусь в Китай.
EXTASIS
Жгучими щупальцами неотрывными
Ты захватил и замучил меня:
Росами, грозами, звездными ливнями
В сердце низвергся — разливом огня.
Страшно и сладко, хоть гибель влекла меня,
Сердце — колодец, колодец — в огне:
В сердце — Атлантика жидкого пламени
Льется — бушует, клокочет во мне!
Плоть разлетелась бронею непрочною,
Ребер застава давно снесена:
Пламя тончайшее, пренепорочное
Пляшет и плещет до самого дна.
Ты без предтечи ли и без предвестницы,
Ошеломляя захлестнутый ум,
Прямо с небес, без обещанной лестницы,
В сердца смиреннейший Капернаум?
Это бурленье безмерное, дикое
Как успокоить, себя не сгубя?
Разве я море — и равновеликое,
Чтоб, отразив, убаюкать Тебя?
Сердце безбережное и бесстенное
Все распахнулось в размах широты.
Вечностью полный, чреватый вселенною,
Кто это, Господи? Я — или Ты?