ГЕОРГИЙ ГРАНИН
ДАНТОН
Лариссе Андерсен
Жизнь швырять
В
Сумасшедшем азарте.
Гильотинным заревом
Заливать крыши
Раздираемого
На тысячи партий
Революционного Парижа.
Воскрешать легенды
О диких гуннах.
Создавать свои
Вековые легенды.
Потрясать
Оборванцев
На старых трибунах.
Потрясать
Меднолобых
Членов Конвента.
Напоминать циклопических великанов.
Возвышать на бульварах
Заросшее темя
И
Однажды,
Разом,
Сорваться,
Канув
Прямо в какую-то
Тихую темень.
Прямо туда,
Где мечтают пяльцы,
Где думают предки на старых картонах.
Где будут
Холеные
Нежные
Пальцы
Распутывать космы
Бродяги Дантона.
И думать:
Ничто без тебя
Не стронется.
Никто такого рыка
Толпе
Не сможет дать.
Потому что —
Раз Дантон
Идет к любовнице,
Революция может
Подождать.
И однажды,
Проснувшись,
Увидеть,
Что серо
Парижское утро
И не на что
Больше надеяться.
Потому что
В дверях
С приказом
Робеспьера
Стоят
Национальные гвардейцы.
И однажды
Взглянуть
На знакомую площадь
С загудевшим
И сразу
Затихнувшим шумом,
И подумать, что
Жизнь
Это, в сущности, —
Проще,
Чем об этом
Принято думать,
И,
Увидевши смерть
Неприкрашенной,
Голой,
Бросить глоткой
В века
Несравненно простое:
— Робеспьер.
Покажи народу
Мою голову.
Клянусь.
Она!
Этого!
Стоит!
Георгий Гранин
РОССИЯ
А вдруг и — вправду была Россия,
Россия: пламя, вихрь, огонь!
Обожженных степей парусина,
Табунов длинногривых разгон?
А вдруг и тлел в сумасшедшем утре
Пригреваемый пласт реки?
Полыни горьковатые кудри?
Ошарашенных ветл парики?
А — вдруг и было золото звонов,
Когда колыхалась рожь.
Тайга Сибири, Байкал бездонный
И вправду был чудно хорош?
А если были и впрямь озера,
Реки, что краше в свете нет,
Моря, березы, опушки бора,
Заплетенные в лунный свет?
А — вдруг и правда были черешни,
Журавлей треугольный лет.
Песни. Бурливо стронутый вешний
Бултыхающий звонко лед?
А — вдруг?.. Нет. Молчи, молчи. Не надо.
Ты слышишь — так не может быть.
Почему же тогда мои серенады
Печали — не кличи борьбы?
Почему же тогда, словно моллюска,
Я ношу заклепанный шлем?
Отчего тогда о жизни русской
Не пишу великих поэм?
Но если вправду была Россия
В пшенице, во ржи и в овсе,
Ведь тогда ж мы семья, мы — родные —
Родные — ты слышишь ли — все!
«Где-то там кудрявой пеной вьется…»
Где-то там кудрявой пеной вьется
Тихий дым над синим цинком крыши.
Где-то там у старого колодца
Летним зноем сруб до черни выжжен.
Наклонилась старая беседка
Прямо к длинной разноцветной клумбе.
Из вьюнов зеленая эгретка
Распустилась на уютной тумбе.
Как всегда, трепещут на осине
Желтизной расцвеченные листья.
Небо — сине, и спокойно сини
Присмиревшие, простые мысли.
Тех же сопок золотых овалы
Сторожат долинную окрестность…
В этих сопках где-то затерялось
И мое взлохмаченное детство.
«Ничего не сказать. Ничего не ответить…»
Ничего не сказать. Ничего не ответить,
Только б выдумать как-нибудь эту любовь.
Это солнце полярное в сумрачном свете —
Над вершинами черных полярных дубов.
Только б выдумать это последнее имя.
Только б как-нибудь, разом, нелепо узнать,
Что зима отмахала плащами седыми,
Что пришла безудержная злая весна.
Только мыслить, сначала достичь лучезарность.
Только рваться, но к ней никогда не прийти.
Только тайно скрывать золотую бездарность
И нелепое сердце терять по пути.
Ничего не понять. Ничего не измерить.
Никого не убить. Никого не пронзить.
Ничего не достать. Ни во что не поверить
И по черным асфальтам пытливо скользить.
Только жить. Только знать сумасшедшее имя,
Неповторимое имя, как солнечный дым.
Только думать, что кто-нибудь сердце подымет.
Только думать, что ты вдалеке и с другим.
Только с болью твердить сумасшедшее имя
И однажды шутя «умереть молодым».