ТРЕТЬЕСТЕПЕННОМУ КОРОЛЮ
Король, ты, говорят, изгнал меня. Отлично.
Притом журнальный клещ в газетишке мокричной
От твоего лица бесчестье мне нанес;
И брызжет царственной слюной официоз.
Не шлю тебе ответ, пусть это неучтиво.
Вот видишь ли, король, величество — не диво.
Твой журналист и ты — мне дела нет до вас:
Цветами занят я, которые сейчас
Бог расточает нам; я праздник роз справляю.
К тому ж угрюмый сфинкс, как я предполагаю,
И мрачная скала, для птиц морских приют,
Вниманье обратить едва ли снизойдут
Тот — на песчинку, та — на брызги пены вздорной.
Что плошка начадит, что оскорбит придворный,
В порядке то вещей; мечтатель не сердит.
Твое величество меня не возмутит.
Пусть будет награжден слуга твой безупречный.
Как повелел вам бог, де Местра подопечный,
Ты царствуешь, а твой писец строчит. Мир вам.
Охотник хищный я и рыщу по кустам;
Лай своры призрачной я чую, слуху веря;
Величие ценю я царственного зверя,
Мне нравится встречать державных тварей злых,
Чтоб успокоить мир звук песен мог моих.
Мне не досадны львов свирепых нападенья,
Чудовищ, полчищ их рычащих окруженья.
Подстерегаю их под деревом густым,
И, лишь приблизятся, я угрожаю им,
Пускаю зубы в ход — чему пример наглядный:
У ног моих того из чудищ остов смрадный,
Что императором, я полагаю, был.
Но недосужно мне являть свой гневный пыл;
Я предпочту молчать.
Я думаю о многом
Здесь на земле, с небес благословенной богом,
А в храмах проклятой кощунственным попом.
Дуб в желуде люблю, птенца — в яйце любом,
В ребенке — будущность; едва зари отрадной
Прольется свет, «Еще!» — я восклицаю жадно
И у небес молю для нас, для всех людей
Бескрайной широты разлившихся лучей.
От оскорблений всех я огражден покровом
Лазури и ветвей с дыханьем их медовым
И дивным щебетом их сладкозвучных гнезд.
В природе столько глаз, ушей, как в небе звезд.
На род людской она глядит так величаво,
Так силы бережет и так их тратит здраво,
Что получает все и не теряет сил.
Ее могучий хор в себе все звуки слил!
Да, пользу приносить мне хочется мечтами.
Следит за ветрами господь, я — за стихами:
Ведь стих и буря злой явили бы порыв,
Та — воды возмутив, а этот — сердце вскрыв,
Коль не стремились бы они в огромном мире:
Та — сделать чище ширь, а этот — душу шире.
Тьма — это враг; ценой мучительной борьбы
Разгадку вырвать я желаю у судьбы
И сердце из теплиц непониманья вынуть,
Изгнать невежество и нищету отринуть.
Я беспокоен, горд и холоден умом;
Безжалостной судьбе не уступлю ни в чем.
Под сенью жуткою иду ветвей широких,
Среди зеленых трав, среди цветов высоких.
Запретной для меня на свете нет страны;
Мне оскорбители и жалки и смешны.
Все солнца любы мне и все отчизны милы;
Мечты великой я поборник, полный силы,
Мне сновиденье — друг, утопия — сестра,
И ненависть моя — желание добра.
Я, словно шуму волн, взбегающих на землю,
Неясным шепотам идей грядущих внемлю,
Потоку этому готовить русло рад.
Обетованием чудесный рок чреват.
И я прогрессу путь в пространстве пролагаю,
Сон колыбелей, сон могил оберегаю;
Я жажду истины, добра и красоты,
Не внемля королям, столь крошечным, как ты.
" Сан короля святой! Что означает он? "
Сан короля святой! Что означает он?
Злодейства гнусные, народа долгий стон,
Мольбы и вопли жертв скорбящих.
Эндорских призраков ужасных мгла полна!
Средь них отчетливо корона лишь видна,
Вся в золотых зубцах блестящих.
То — вихрь невежества и злобы в тьме ночной,
Где люди, лошади и пушки, меч стальной
И глас трубы столкнулись в сече.
То — призрак прошлого, восставший из могил,
Который ясное сверканье зорь гасил,
Как гасит рот дыханьем свечи.
То — туча тяжкая, нависшая в веках
Над человечеством, откуда, тьму и страх
Тысячелетий пробивая,
Вослед за грохотом тележки роковой,
Прорвется вдруг рука, над замершей толпой
Главою мертвой потрясая.
" Зловещая жена! Простясь с венцом бесценным, "
Зловещая жена! Простясь с венцом бесценным,
Предстанешь тенью ты пред призраком священным,
И он, бесплотный, он, единственный живой,
Он вопросит: «Кто ты?»
Дрожа, как прут сухой
Под ветром, скажешь ты: «Была я королевой». —
«Была ль ты женщиной?»
«Господь, я юной девой
В объятья короля, супруга, шла, цветя;
Познала счастье я и власть: еще дитя,
Старинный скипетр я заржавленный держала». —
«Что скипетр! Суть не в нем, но в прялке. Что ты пряла,
Когда народ лежал, простерт у ног твоих?
Что людям ты дала?»
«Веревку — вешать их».
24 ноября 1867
СОЦИАЛЬНЫЙ ВОПРОС
Нет, говорю вам, нет, все хитрости людские
Не в силах покорить таинственной стихии;
Не будет никогда могучий Аквилон
Злоумышленьями мирскими побежден.
Не допускаю я, чтоб ветры присмирели,
Вдруг на трапеции увидевши Блонделя;
И не страшит грозу, когда, как акробат,
Муж государственный ступает на канат;
Гром — это вам не пес, дерущий злобно глотку,
Которого смирить всегда сумеет плетка.
У Марка и Луки прочесть нам довелось,
Что взглядов Бисмарка не разделял Христос;
Не так, как наш Делангль, рассматривал он право,
И к тем, кого казнят, над кем чинят расправу,
Самаритянином всегда был добрым он:
Его алтарь — приют для всех, кто угнетен,
Для всех отверженных, развеянных по свету, —
И Бельгия его изгнала бы за это.
Прилив, достигнешь ты назначенных границ…
Нет императора и нет всесильных лиц,
Трезубца в мире нет, нет трубного призыва,
Которые могли б смягчить твои порывы.
В грозовой бездне скрыт сам бог, и никогда
Не успокоится та страшная среда,
Хотя бы соблазнять суровую стихию
Богини вызвались, смеясь, полунагие.
Род человеческий — как море. В свой черед
Он видел гибель дня и первых звезд восход;
Он знал урочные приливы и отливы;
Уйдя от берегов, к другим бежал бурливо;
Он видел, как в ночи Левиафан плывет;
На юге он кипит, у полюсов он лед.
Руэра слушать он не хочет; то беспечный,
То грозный, волен он, и будет вольным вечно,
Хотя бы, чтоб смирить его грозящий вал,
Нептуном — Бонапарт, Девьен — тритоном стал.
Ты — бездна, о народ! Ты, скрытый черной пеной,
Для скептиков — ничто, для мудрых — соль вселенной.
Ты взмыл, отхлынул ты, поднялся ты опять, —
Засовам и замкам тебя не удержать.
Твой бесконечен путь, великая свобода!
Дано нам сверху плыть, но не проникнуть в воды.
Пиррону, скептикам застлал глаза туман,
Перед Колумбом же раскрылся океан!