***
Мыслитель, пламенем сжигаемый внутри,
Поэт, пророк, фантаст упрямый — понимают,
Что милосердия вселенная не знает, —
Зато вовеки в ней неправосудья нет!
Земные судьбы им являют горний свет —
Как отражение надмирной тайны вечной.
Вот почему их взор — там, в дали бесконечной!
Вот почему, лучом познанья ослеплен,
Дар ясновиденья приобретает он.
Но только лишь взойдет над нашим миром темным
Светило дивное и в хаосе огромном
Величие души позволит разглядеть;
Лишь златогривый зверь порвет ночную сеть;
Лишь солнце пышное, пурпурный сгусток зноя,
В личине молнийной, пугая и покоя,
Возникнет, уравняв блистательным лучом
Травинку, и хребты, и моря окоем,
И жуткие леса, где песен вьется стая;
Лишь, все плодотворя, рождая, завершая,
Своею тайною загадки разъясня,
Затмив созвездия, дав безднам светы дня,
Дав сердцу веровать и разуму молиться,
Как добрый труженик начнет оно трудиться;
За светоносный труд лишь примется оно,
Первопричиною предвечной рождено,
И небо осветит — виденье голубое,
И кинет сноп лучей, пловцов в ночном прибое,
Быстрее молнии летящих с высоты, —
И тотчас назовут слепца орлом кроты.
28 апреля 1876
" Таков закон: Вейо живет, шельмец, и пишет, "
Таков закон: Вейо живет, шельмец, и пишет,
Живут Низар, Барбе; и Планш — не сон, он дышит;
Фрерон Вольтера ест; и кто-то, имя рек,
Мильтона уязвил. Развязный человек,
Какой-то Чакко лез в собратья к Алигьери;
Как плесень, де Визе разросся на Мольере,
А на Шекспире — Грин. Там, в ясной синеве,
В короне солнечной на гордой голове,
Со смертью ставшие лишь более живыми,
Живут великие, чье пламенное имя
Горит немеркнущей зарей, — но вечно к ним
Пристроится и тот, кто мал и невидим.
Не исключает тли сияние полудня;
У славы есть жучок, ее тревожат зудни;
Медузу скользкую, вскипев, несет волна;
Есть на певца Зоил, на бога — Сатана;
Великих высота от грязи не спасала.
Не удивило бы меня, друзья, нимало,
Когда бы ангел к нам сошел и возвестил,
Что расплодились вши на теле у светил.
Париж, 20 сентября 1874
" Ты, ясный ум иль мощный гений, "
Ты, ясный ум иль мощный гений,
Окрепший в славе иль в тиши,
Влюбленный в остроту сомнений
Иль в высоту своей души!
Ты, ставший сам, богач и нищий,
Своею повседневной пищей,
Своей единственной звездой,
И поношением и верой,
Зарей и облаком, пещерой
И грозным львом в пещере той!
Пусть век твой — сумрак или буря,
Отрепья, саван, вой химер, —
Ступай! Что стал, главу понуря?
Дант одинок, и наг Гомер, —
Иди! Пусть хлябь на хляби хлынет,
Пусть в ужасе толпа застынет, —
Ты чист душой: расправь же грудь,
Верши свое большое дело!
Средь подлецов прямой и смелый,
Иди, живым средь мертвых будь!
Бывает, дух, изнемогая,
Смирится под своим ярмом:
Дрожат нагие, лед лобзая,
И дорожат слепцы бельмом;
Встает ущерба призрак вещий;
Мельчают, убывая, вещи,
Мельчают люди наконец!
Повсюду мертвенность и тленье…
Так наступает вырожденье
Бесстрастных и тупых сердец.
Народом иногда (что сталось
С Элладой, Римом?) в некий день
Овладевает вдруг усталость,
Ему нести величье лень.
«Довольно, — скажет он, — Ахиллов,
Солонов, Брутов и Эсхилов!
Героев светлых хватит с нас,
Чья историческая слава,
Как мост гигантов величавый,
В лазурь, сверкая, вознеслась!
Нам в Пантеонах, Парфенонах,
Нам в Пропилеях проку нет,
В челах, звездами озаренных…
Нам лишь бы не простыл обед!
Что нам история? Восславим
Тот пир, что мы сегодня правим,
Скрыв черных преступлений след!
Пусть, розовым венком играя,
Нам пляшет женщина нагая,
На ножку нацепив браслет!..
Мы — атеисты-неофиты,
Наш новый дух неповторим;
В Афинах пусть живут Терситы,
Пусть Давы населяют Рим!
Победа, дряхлая старуха,
Пусть доживает век стряпухой,
Мы покорять не мыслим мир.
Нам пламень Прометея нужен,
Чтобы сварить горячий ужин,
Задать Тримальхионов пир».
И вот народ, вчера великий,
Стал хил; могила перед ним
Раскрыла жадно пасть: безликий,
Он сер и стелется как дым.
Лютея, ночь осатанела,
Судьбу и души тьмой одела,
Укрыла вороватый шаг.
Толпа спит, ест, поет, хлопочет
В низкопоклонстве. И не хочет
Заря рассеять этот мрак.
Увидев, что бескрыл мужчина,
Тоскует гордая жена
И мучится стыдом за сына,
Которого родить должна.
В такой вот смутный час, мыслитель,
Встань на борьбу! Неси, воитель,
Неси для тех, в ком веры нет,
Пред кем без славы даль убога,
Чей мир уныл и пуст без бога,
Идеи неугасный свет!
Когда в расчетливости грубой
Погряз и закоснел твой век,
Воспрянь! В безвременье сугубо
Велик великий человек.
Ты видел, посреди развалин,
Как величав, хоть и печален,
Колонн несокрушенный ряд?
Поверженные великаны,
Когда лежат, — они титаны,
Когда над павшими стоят!