Мама научила меня очень хорошо врать. Так, что я даже сама начинаю в

это верить. Иногда это очень занимательно. Но иногда это вводит в заблуждение,

как в этом случае. Я могла бы и просто спросить маму:

«Мама, ты тогда из зависти обрезала мне ресницы? И еще один вопрос: Ты

тогда пыталась убить моего брата и себя? И еще: Почему ты не захотела взять

меня вместе с вами?»

Я никак не могу найти подходящего момента.

Потом у меня выросли ресницы, и я всегда красила их, закручивала и

наносила на них тушь, чтобы они были идеальными и чтобы так позлить мою

мать, если мое воспоминание действительно является воспоминанием. Сверху и

снизу мои настоящие ресницы должны выглядеть как толстые накладные ресницы

из пластика 60-х годов. Я смешиваю дешевую и дорогую тушь, чтобы получились

ультимативные лапки паучка. Лучше всего просто водить в ресницах кончиком

щеточки, где больше всего туши. Цель заключается в том, чтобы каждый

встречный уже за километр думал: «О, какие же густые ресницы на двух ножках

идут».

В рекламе туши для ресниц всегда делают акцент на том, что она не

склеивает ресницы, а щеточка хорошо разделяет их, чтобы не было комочков.

Для меня это весомый аргумент, чтобы не покупать эту тушь. Когда родня и

соседи узнали, что я никогда не смываю глаза и каждый день крашу их снова,

началась настоящее паникерство.

«Если никогда не смывать тушь с ресниц, они перестанут получать

достаточно света и воздуха. И тогда они выпадут!» Я подумала: «Хуже, чем тогда

просто не может быть». Я придумала классные уловки, как сделать так, чтобы на

мои накрашенные ресницы никогда не попадала вода. Вложив в свои ресницы так

много сил и денег, я просто не имею права испортить их водой. Когда тушь

месячной давности медленно размокает под теплой водой и попадает в глаза, их

очень сильно щиплет. Этого не нужно допускать. Сначала я мою голову и

заворачиваю ее в полотенце, которое должно впитать капли воды на лбу, чтобы

они не попали в глаза. Потом я мою тело, начиная с шеи. Долгое время я

забывала вымыть шею, и в трех складках скапливалась жирная грязь.

Если потом сильно потереть шею, образуются маленькие темные липкие

шарики, которые пахнут гноем. Таким образом, ты либо моешься полностью,

начиная с лица, или ты регулярно катаешь шарики грязи из складок шеи.

Главное, чтобы лицо никогда не соприкасалось с водой. Уже несколько лет я не

ныряю ни в ванной, ни в школьном бассейне. Как бабулька, я спускаюсь в бассейн

по лесенке и могу плавать только стилем «брасс», так как при остальных стилях

лицо либо полностью, либо частично погружается в воду. Если кто-то в шутку

хочет меня «утопить», я превращаюсь в настоящую фурию: кричу, умоляю и

объясняю, что из-за этого испортятся мои ресницы. До сих пор хорошо

срабатывало.

Уже много лет я не была под водой. Конечно, это также значит, что я

никогда не умываю лицо, значение чего, по моему мнению, сильно преувеличено.

Когда смываешь косметику средством для снятия макияжа и ватными дисками, ты

моешь, так сказать, лицо. При этом надо оставаться на приличном расстоянии от

ресниц. Я уже несколько лет делаю именно так. Когда я закручиваю ресницы

специальными щипцами, в них остается лишь 1-2 реснички. А потом они снова

вырастают. Этим я доказала, что если не смывать макияж каждый вечер, то

ресницы не выпадут все сразу.

Мой бывший парень Маттес однажды наблюдал, как я закручивала ресницы,

и спросил: « А ряд ресниц такой же длины, как и внутренняя половая губа?»

«Да, примерно».

«И у тебя же двое таких щипцов?»

«Да».

Одни золотые, а вторые серебряные.

Он повалил меня на постель. Развел в стороны мои ноги. Раздвинул в

стороны рогалики (большие половые губы) и щипцами для закручивания ресниц с

обеих сторон слегка зажал мои петушиные гребешки (внутренние половые губы).

Так он мог оттянуть внутренние половые губы очень далеко от дырки и получишь

отличный обзор. Точно такой же, как и у главного героя в сцене с Бетховеном в

фильме «Заводной апельсин». Он сказал мне, чтобы я продолжала держать

щипцы и так растягивала, как меня возбуждает. Маттес хотел сразу же оттрахать

меня и кончить на натянутые губы, но сначала он захотел сфотографировать меня

там, чтобы и я посмотрела, как мило выглядит моя киска, когда ноги и половые

губы так широко разведены в стороны. От радости мы хлопали в ладоши. Точнее

он, мои руки были заняты.

Если хорошенько расправить эти сморщенные лоскутки кожи, их общая

поверхность будет на самом деле такой же, как почтовая открытка. Потом Маттес

ушел от меня, а его хорошая идея осталась.

Я люблю это ощущение, которое возникает, если щипцами для завивки

ресниц настолько оттянуть половые губы, чтобы с моего ракурса они выглядели,

как крылья летучей мыши. Может, поэтому они такие длинные и так сильно

торчат? Нее. Думаю, они всегда были такими длинными и большими, с

коричневато-розовым оттенком. Обо всем этом я размышляю, не слушая

профессора Нотца. Он уже хочет уйти.

Но тут нарисовалась Хелен с фотографиями своей задницы.

Теперь-то он должен мне сказать, где здесь верх, а где низ. Ни в одном

месте я не могу увидеть анальное отверстие. Как бы я ни крутила и не

поворачивала фото.

Он смотрит на фото, но быстро отворачивается. Ему самому противно от

результата собственной операции. Он еще до операции не хотел мне нормально

объяснить, что он собирался делать.

«Хотя бы скажите мне, как держать фото, чтобы знать, как я выгляжу там».

«Я не могу Вам этого сказать. По моему мнению, фото было сделано очень

близко. Я сам не могу сказать, как его надо держать».

Кажется, он в ярости. Он что, не в своем уме? Он же мне всё это сделал! Я

же ему не резала задницу. Я жертва, а он виновник.

Он снова бросил короткий взгляд на фото и отвернулся. Надеюсь, в

операционной он дольше смотрит на эти раны. Какое же он ничтожество. Или же

он попадает в другой мир, когда заходит в операционную? Там он всё

основательно разглядывает, а после этого просто не хочет сталкиваться с этим?

Как и те люди, которые постоянно ходят в бордель, устраивают там самые

что ни на есть животные, интимные, грязные сношения всегда с одной и той же

шлюхой, но, когда они встречают ее на улице, сразу же отворачиваются и ни в

коем случае не здороваются.

Нотц далеко не любезно поздоровался с моим анальным отверстием.

Он даже видеть его больше не хочет.

Я вижу панику в его глазах: на помощь, мое маленькое анальное отверстие,

с которым он имел дело на операции, может разговаривать, задает вопросы и

даже сфотографировалось.

Это не имеет смысла. Он не знает, как нужно разговаривать с людьми,

которые любят объект его операционного вмешательства – задницу.

«Большое спасибо, господин Нотц». Это значит, что ему пора уйти. Я

специально опустила все академические звания. Не в бровь, а в глаз! Он уходит.

После операции и объяснений профессора доктора Нотца, видимо, ходить в

туалет я буду весело. Я обратила внимание на одно предложение из его длинной

речи: из больницы меня выпишут только тогда, когда у меня будет стул без

крови. Это показатель того, что операция прошла успешно и у меня всё хорошо

заживает.

С тех пор в палату постоянно заходят какие-то люди, с которыми я не

знакома, и спрашивают, сходила ли я уже в туалет. Неееет, еще нет! Страх перед

болью кажется непреодолимым. Если кал пройдет через рану, о Боже, что тогда

будет? Это разорвет меня.

С момента операции здесь дают только мюсли и отруби. Они говорят, чтобы

перед употреблением мюсли долго не размокали в молоке. Они должны попасть в