Он не заметил, как потемнело. Набежала тучка, и по ветровому стеклу хлестнули тяжёлые капли. Июльский дождь торопился, словно хотел уложиться в регламент — две минуты, и ни секунды больше.

Дождь кончился. Теперь можно проехать с ветерком. Как быстро пролетают машины и белые фигурки регулировщиков. Вот один, другой… А вот и третий. Он поднимает руку и властным жестом указывает в сторонку к обочине.

Бережков затормозил и, остановив машину, оглянулся.

Медленно подошёл регулировщик и, сурово сдвинув брови, козырнул:

— На побитие рекорда идёте?

Бережков кротко улыбнулся. Опытный автомобилист, он знал: самое верное дело в подобных случаях — приложить руку к сердцу и с ангельской покорностью во взгляде сказать: «Простите, товарищ начальник. Даю слово, больше это никогда не повторится».

Выслушав покаяние Бережкова, регулировщик осуждающе покачал головой:

— Вы что же, первый день на машине работаете?…

— Я давно езжу.

— Значит, вы, наверно, заметили, что у вас в машине прибор имеется, под названием спидометр. Так?…

Регулировщик говорил не спеша, с видимым удовольствием от духовного общения с водителем. «Скучновато ему тут на шоссе, — участливо подумал Бережков, — не с кем поговорить».

— Что спидометр показывает?

— Спидометр показывает скорость, — с интонацией первого ученика ответил Бережков.

— Точно. А если стрелочка, к примеру, приближается к сотне, это что значит?…

Бережков был готов ответить и на этот вопрос, но регулировщик погрозил ему пальцем:

— Это значит, товарищ водитель, что машина идёт с недозволенной скоростью. Ясно?…

— Безусловно. Но дело в том, что я тороплюсь, — неосторожно сказал Бережков.

— Хорошо, — обрадовался регулировщик, — прекрасно. Вы торопитесь, выжимаете скорость сто километров. Другой торопится, жмёт на сто двадцать. И что же в итоге может получиться?

— Авария.

— Точно. И вы пострадаете, и ваши пассажиры.

Регулировщик наклонился к машине и попятился.

Из окна «Волги», широко разинув пасть, выглянул белый медведь.

Сняв фуражку и смахнув со лба пот, регулировщик тихо спросил:

— Это как же понимать?…

— Мишка, — обернулся Бережков и ласково потрепал медвежонка, — транзитный пассажир.

— Из зоопарка, что ли?

— С Северного полюса через Москву в детский сад.

— Не может быть! — удивился регулировщик. От былой его суровости не осталось и следа. — Не боязно?…

— Боязно, — серьёзно сказал Бережков. — Прямо вам скажу: боюсь, как бы его там ребятишки не обидели.

Достав из кармана бутылку с соской, Бережков протянул её медвежонку. Тот принялся сосать, сопя и причмокивая.

— Можно ехать? — спросил Бережков.

Улыбаясь детской улыбкой, регулировщик решил было погладить медвежонка, но почему-то раздумал и, козырнув, сказал:

— Пожалуйста.

Проводив взглядом машину, регулировщик прошёл вперёд до следующего поста, где нёс службу усатый, чёрный от загара старшина.

— Вот был сейчас номер. Машина шла с недозволенной. Подхожу, а там, понимаешь, белый медведь.

Старшина не удивился:

— Ничего. Эго у тебя от жары. Вроде как в пустыне — мираж.

Бережков, ведя машину, взглянул на часы. Он уже целую неделю на Большой земле. Сутки, проведённые в столице, промелькнули с непостижимой быстротой. Среди поручений, которыми его, холостяка, закидали друзья, было одно — наиважнейшее и обязательное; заехать в детский сад «Советский полярник» и глянуть на ребят. Об этом просили и начальник экспедиции Ряженцеа, и гидролог Поцелуйко, и доктор Матвеев, и магнитолог-астроном Гармаш. Все они жили и работали на самой вершине мира на одной из дрейфующих станций, а их ребятишки проводили знойное лето в сосновом лесу в сорока километрах от Москвы.

За окном машины проносились разноцветные домики, огороды, серебряные мачты высоковольтной линии. Потом шоссе свернуло в лес и в машине сразу запахло хвоей.

Бережков посмотрел на своего пассажира. Медвежонка томила жара. Опустошив бутылку, он уныло мотал головой и тихонько повизгивал.

— Что, недоволен? — усмехнулся Бережков. — Только без паники. Привыкай к новой обстановке. Нет тебе здесь ни стужи, ни пурги, ни торосов. Быть тебе до поры до времени, Мишка, подмосковным дачником…

Сбросив скорость, Бережков повёл машину по просеке. За невысоким забором начались владения детского сада.

У ворот Бережков посигналил. Из калитки вышел старик.

— Ну что ты гудишь? — строго сказал он. — Не понимаешь?… Тихий час.

— Простите, папаша, не знал. Ребят мне надо повидать.

— Приезжайте в родительский день, тогда и повидаете.

Вот что, попросите, пожалуйста, директора.

Старик покачал головой — «ох уж эти родители», — после чего ушёл, закрыв за собой калитку.

Бережков ждал долго — минут десять. Наконец калитка открылась.

— Машину оставьте здесь. Пройдёте со мной.

— Слушаюсь.

Бережков запер машину и в сопровождении старика проследовал на территорию.

Они вошли в голубой домик, крытый черепицей.

— Сейчас придёт директор, — сказал старик, — посидите.

Бережков начал рассматривать развешанные на стенах ребячьи рисунки. Тут было всё — и всадники на лихих конях, и причудливые натюрморты, и пёстрые хороводы.

Один из рисунков привлёк его внимание — на синей ледяной глыбе рядом с палаткой стоял легкомысленно, по-летнему одетый мужчина, держа в вытянутой руке алый флаг. Под рисунком печатные буквы составляли имя и фамилию автора — Женя Поцелуйко.

Бережков улыбнулся. «Попрошу это произведение искусства и отвезу туда. Пусть отец возрадуется — какой у него в семье выдающийся живописец растёт». Бережков не догадывался, что он любуется авторской копией. Подлинник был уже отправлен с очередной почтой в Арктику.

Увлечённый осмотром выставки, Бережков не заметил, как за его спиной открылась дверь и в комнату вошла молодая женщина в белом халате.

— Вы ко мне? — спросила она.

Бережков обернулся.

— Здравствуйте. Да, я к вам.

— Синицына, — представилась женщина, — директор детского сада. Слушаю вас.

— Бережков Андрей Николаевич. Чрезвычайный и полномочный посол.

— Какой державы? — улыбнулась Синицына.

— Ледяной. Посол дрейфующей станции «Северный полюс — пять».

Он посмотрел на Синицыну. «Какие у неё яркие озорные глаза, — подумал он. — А вся эта её официальность напускная. Небось, когда ребятишки спят, она на детских качелях качается».

— Вы правду говорите? — спросила Синицына.

— Истинную правду. Отцы поручили мне проверить, как относятся к их ребятишкам в вашем детском саду, не обижает ли их дирекция…

— А если обижает?

— В таком случае придётся на дирекцию наложить взыскание.

— А если вы убедитесь, товарищ посол, что у нас всё хорошо. Что будет тогда?…

«Тогда я вас поцелую», — хотелось сказать Бережкову, но он благоразумно воздержался и ответил:

— Тогда я объявлю вам благодарность и премирую вас.

— Чем?… Ещё не решили?

— Решил. Я даже привёз премию. Сейчас я вам её принесу…

Он вышел к машине и, открыв дверцу, извлёк оттуда медвежонка.

— Пойдём, Мишка. Познакомлю тебя с местным руководством. Идём, идём, не бойся, оно тебе понравится…

Когда Бережков с медвежонком на поводке вошёл в кабинет Синицыной, он увидел её стоящей у открытого окна.

— Нина, не уводите ребят на озеро, — сказала она, — пусть пока побудут здесь.

— Хорошо, Ксения Александровна, — послышалось в ответ.

Бережков водворил медвежонка под стол.

— Пожалуйста, Ксения Александровна, — сказал он, — получайте премию…

Синицына обернулась и пожала плечами — посол вернулся с пустыми руками.

Вдруг из-под стола появился медвежонок и побежал к ней.

Ойкнув, Синицына вскочила на подоконник.

— Боже мой, как я перепугалась!..

Бережков взял медвежонка на руки и с укоризной взглянул на Синицыну:

— Были бы вы председателем месткома, тогда ещё понятно, но директору так пугаться просто несолидно.