Тот, кто взял бы под свой контроль весь Великий шелковый путь, стал бы безумно богат. Могли ли подобные мысли прийти в голову тюркских владык? Конечно же, могли. Но вряд ли это случилось в приснопамятном 553 году. Живя в Алтайских горах, сыновья волчицы находились очень далеко от караванных путей из Китая в Константинополь и вряд ли представляли себе вообще, что это за дорога, через какие земли и племена она проходит. На идею овладения Шелковым путем их, скорее всего, натолкнули десятилетиями позже дружественные купцы из Согдианы — главные караван-баши средневековья.
Но даже и тогда, покорив великое множество народов, тюркам не дано было извлечь все преимущества из владения этой «дорогой жизни». Во-первых, часть пути продолжал контролировать Иран, враждебный Византии и не заинтересованный в ее усилении, а, следовательно, жаждущий поддерживать самые высокие цены шелка на рынках Константинополя. Во-вторых, хитрые «ромеи» сумели все-таки обмануть бдительных шелководов-китайцев и похитить у них тщательно охраняемый секрет производства драгоценной ткани.
В тот самый 553 год, когда молодой Мугань-хан окончательно сокрушил сопротивление жужаней, два неприметных с виду христианских монаха принесли в полом, выдолбленном изнутри посохе личинки шелковичных червей на берега Мраморного моря. После этого византийцы завели собственное шелкоткацкое производство и теперь не так зависели от поставок из Китая, Индии или Средней Азии.
Тем не менее, уже следующей весной могучее войско Истеми-хана отправилось из многотравных и привольных в те времена монгольских степей в ту сторону, куда каждый день на закате устремляется солнечный диск.
Средняя Азия раннего средневековья была для европейцев землей неизвестной, говоря по-латыни, «терра инкогнита». Византийцы почти не владели информацией о том, что происходит за Каспийским морем. Самый дальний регион, находившийся в поле их зрения, это — Северный Кавказ, поскольку народы, проживавшие на равнинах Дона и Кубани, вполне реально могли угрожать боспорским городам Причерноморья — бывшим греческим колониям, теперь принадлежавшим Константинополю. Да и кочевники четко понимали этот рубеж «ромейских интересов»: стоило им только ступить на земли по эту сторону Каспия, как тут же они спешили с посольством к восточноримским императорам и без подарков, как правило, не возвращались.
Персидская держава была еще более близорука — ее интересовало лишь положение на собственных границах, то есть на территории нынешнего Афганистана и по максимуму — то, что происходило в оазисах Амударьи и Сырдарьи. Китай же более-менее интересовали все события, происходящие на Великом шелковом пути. То, что случалось севернее или южнее, как правило, выпадало из сферы наблюдения летописцев Поднебесной.
Земли между Каспием и Аралом, Южный Урал, степи Казахстана, Восточнее Приаралье, Алтай, Саяны, да и в целом Сибирь красовались огромным черным пятном на картах всех трех великих держав. Об их обитателях китайцы, персы и греки имели лишь смутное представление, подчас населяя эти территории воображаемыми, полусказочными существами, типа одноглазых аримаспов или стерегущих золото грифов. Необходимо иметь в виду также, что в летописях Поднебесной, иранских исторических трактатах и византийских хрониках одни и те же народы и их властители зачастую выступали под разными именами, что, безусловно, затрудняет работу современных исследователей, порой вносит в их труды ненужную путаницу.
Впрочем, кое-что о жизни этого региона мы с вами уже знаем. Во второй половине IV века, после разгрома гуннов в Европе, сюда, за Каспий, на земли современного Узбекистана и Казахстана, двинулись осколки некогда могущественных держав Германариха и Аттилы, включая некие восточногерманские племена — будущих эфталитов. Этим белым горцам удалось распространить свою власть практически на всю Среднюю Азию и даже присоединить к своему обширному государству северо-западные индийские провинции. На своих северных границах они, как уже сообщалось, сумели на какое-то время усмирить телеские племена, бежавшие к берегам Иртыша от гнева жужаньского кагана.
Иначе говоря, как видим, в Центральной Азии середины первого тысячелетия нашей эры имелись только две по-настоящему великие державы — Царство эфталитов и Жужаньский каганат. Никаких других могучих племен или государств даже под микроскопом здесь обнаружить не удается. Вспомните, как попали в безнадежные тиски между двумя этими империями бедные телесцы — если бы была в регионе какая-то «третья сила», предки уйгуров наверняка бы прибегли к ее помощи.
В 555 году в степях Средней Азии появляются тяжеловооруженные тюркские конники Истеми-хана. Китайские хронисты сообщают, что в этом году армия тюрок достигла берегов Западного моря, под которым Гумилев понимает Арал, но, возможно, речь идет и о Каспии{56}. Великий персидский мыслитель Фирдоуси свидетельствует, что границы тюркской державы в это время простирались «от Чина (Китая) до берега Джейхуна (Амударьи) и до Гульзариуна (Сырдарьи) по ту сторону Чача (Ташкента)»{202}. Судя по всему, на севере Азии никто не оказал им сопротивления. Слабые, немногочисленные и разрозненные племена казахских степей либо принимали власть новых хозяев, либо бежали в горы и тайгу.
Надо отметить еще и тот факт, что в Средней Азии этого периода имелось немало племен, происходивших из числа этнических, монголоидных гуннов и поэтому родственных тюркам. Недаром сами они когда-то были извлечены жужанами именно из данных мест. Родственные тюркам племена — народы так называемой чуйской группы (по имени Чуйского оазиса, откуда они позже распространились по региону) — дулу и нушиби в то время обитали также в Согдиане и Бухаре, то есть пребывали под гнетом эфталитов.
К 558 году панцирная конница под черными знаменами с золотой волчьей головой вышла к берегам Каспийского моря. Завоевание северной части Средней Азии было завершено. Казалось бы, на этом можно и остановиться: созданное государство и так было огромно — от побережья Каспия до Желтого моря. Но Истеми-хан почти тут же затевает войну с сильной державой эфталитов.
Что толкнуло его на этот конфликт: желание освободить родственные племена Согдианы, стремление овладеть магистралью Великого шелкового пути или некие другие причины — мы сейчас разбирать не будем. Возможно, войну вызвала и не одна причина, а несколько. Но момент был выбран крайне удачно. Персидская держава V–VI веков, хотя и страшилась мощи эфталитской армии, все же непрерывно пыталась наступать на своих соседей.
В 482 году иранский шахиншах Пероз с многочисленным войском вторгся в страну «белых гуннов», однако попал в ловушку. В глубоком ущелье, имеющем только один выход, армия Пероза была остановлена отборными отрядами эфталитов. Персы оказались в западне, лишенные пищи и воды. Правда, эфталитский царь Хушнаваз (это персидское прозвище означало «искусный музыкант» и было дано царю за виртуозную игру на музыкальном инструменте наваз. Когда он пытался пленить сердце одной придворной дамы, по легенде, соловей заслушался музыкой царя и сел на струны инструмента) предложил обреченным персам достойные условия мира{165}.
Шах Пероз их принял, но, будучи человеком коварным, нарушил договор и вновь вторгся на земли эфталитов. Только теперь не в горные районы, которых иранцы отныне боялись, а в степные. Но и там их ждал неприятный сюрприз. Эфталиты вырыли глубокий и длинный ров и прикрыли его сверху землей, на манер волчьей ямы. Отступающие отряды эфталитов заманили врага в ловушку, и тут как раз и показались основные силы армии «белых гуннов». Среди погибших в бою оказался клятвопреступник Пероз и все его сыновья. Оставшиеся в живых персы сдались в плен.
Новый шах Ирана Кавад вынужден был подписать мирный договор на более тяжелых условиях, и несколько лет Великая Персидская держава выплачивала дань своим восточным соседям. Когда Кавада персы свергли, он бежал в горы к эфталитам. Воспользовался тем, что гуманные охранники разрешили ему, сидящему в тюрьме, свидание с женой, переоделся в платье супруги, оставил ее в камере вместо себя, а сам объявился в землях «белых гуннов»{165}.