— Уж не меня ль под «других иных» подставляешь, святой отец?

— Кто догадался, тот и признался, князь Даниил. Аль не правда, что ты весьма ласков к папским легатам, кои возле тебя почти не выводятся?

— Ну и что? Уж лучше с Римом дружить, чем с погаными, отец святой. Рим хоть разору не чинит, а при случае может и помочь супротив хана.

— Ой ли, князь! Ничего не скажешь, татаре не мед, но они хоша тела требуют, а Риму душу подавай. Не так ли, Александр Ярославич? — Кирилл взглянул на него поощрительно: дескать, помогай старику, молви слово свое.

— Да, отец святой, татаре хоть в нашу веру не мешаются. Там у себя велят поклониться идолу их, и все. А вот Рим, тот крепко супротив православия стоит, и не только креста, но и меча на него не жалеет. В том пришлось мне убедиться не единожды.

— Вот так-то, князь Даниил Романович, надо блюсти веру нашу, — молвил довольный митрополит, — памятуя, что тело бренно и рано или поздно в прах оборотится. Но душа бессмертна, князь, бессмертна, и ее в чистоте блюсти надлежит истинно православному.

«Ай, умница, старче, — думал Александр, довольный поворотом в разговоре. — Коли ты на нашей стороне, то тебе надлежит у нас и быть».

При первой встрече спору особого не случилось, чай, не для того съехались, но Александр понял, что дело, им задуманное, вполне осуществимо и имеет уже крепкие основания. Митрополит всецело был на его стороне, значит, и уговорить старика будет легче.

Конечно, Даниил Романович, узнав об этом, будет противиться, станет если не к себе в Галич, то уж в Киев обязательно звать митрополита, дабы был он к нему поближе.

И Александр ночи не спал, думая, как бы разделить Кирилла с Даниилом. Конечно, сразу после свадьбы Даниил заспешит в Галич, это ясно. И наверняка станет звать митрополита в попутчики. Как бы сделать так, чтоб Даниил уехал один? Сделать столь искусно, чтобы он не догадался о замыслах суздальцев.

Венчали молодых в церкви Пречистыя богородицы. Кирилл в огромной митре и раззолоченной ризе был столь величествен, что казался и ростом выше и голосом силен. В церковь были допущены только родственники жениха и невесты и самые именитые господа Суздальщины.

После венчанья на тройке лихой и изукрашенной повезли молодых ко дворцу, но, так как он был недалеко, промчали их сперва по улицам города к Золотым воротам и обратно.

Сени не смогли вместить всех приглашенных, потому накрыли столы во дворе. Дабы не было обидно мизинным людям, выкатили на улицу несколько бочек с медом, чтоб мог выпить за здоровье молодых всяк желающий. Таковых сыскалось достаточно. Так что веселие началось не только на княжьем подворье, но и по всему городу: «Долгих лет великому князю и его великой княгинюшке!»

Даниил Романович привез на свадьбу дюжину музыкантов с такими дивными инструментами и таких искусников, что под их плясовую всякому плясать хотелось. И плясали. Плясали во дворе и на улице, куда доносилась благородная нездешняя музыка.

Сразу почувствовав друг в друге людей сильных, но, увы, думающих розно, князья Даниил и Александр стали искать встречи наедине, дабы поговорить и поспорить обстоятельнее.

Уединиться на свадьбе, да еще родных тебе людей, дело нелегкое. Однако при желании часок всегда сыщется.

Даниил и Александр прошли в одну из светелок дворца. Светозар принес зажженные свечи, корчагу с сытой и ушел. Они остались одни, устало опустились на лавку: Александр слева от переднего угла у окна, Даниил — справа и тоже у под оконницы. Помолчали. Наконец Александр вздохнул:

— Жаль, ни отец, ни мать не дожили до сего дня.

Даниил на это ничего не сказал, а помолчав несколько, заметил:

— Далеконько теперь моя Устиньюшка жить станет. Может, уж и не увидимся с ней.

— Почему? Будет мирно — через год-другой может и наведаться в дом родной.

— Мира не будет, князь Александр, — сказал уверенно Даниил. — Откуда ему взяться, коли татаре к Руси присосались, как клещи к коню.

— Это верно, Даниил Романович, — согласился Александр. — Одначе конь с клещами упившимися живет и бегает. Да еще как.

— Тебя послушать, князь Александр, ты вроде и доволен этими клещами.

— Отчего ж? Просто терплю сие.

— Вот и плохо, что терпишь. Забываешь главное предназначение князя, Александр, — работоборство.

— Это если рать победная, Даниил Романович, — заметил сухо Александр. — А с татарами вот скоро тридцать лет ратоборствуем, а где она, победа? Хоть одна? Где?

— Рано или поздно будет.

— И я верю, что будет. Но уже не при нас, Даниил Романович. Дай бог, если наши внуки управятся с погаными.

— А нам, стало быть, сидеть сложа руки. И ждать. Так?

— Отчего ж сложа руки? Поту и нам достанет, надо Русь из пепла поднять, обустроить, сил накопить.

— А ведомо тебе, князь Александр, что юный князь Козельска захлебнулся в крови, когда татаре город взяли и вырубили всех?

— Знаю.

— И этого не хочешь отмстить татарам?

— Не то молвишь, князь. Я не хочу, чтоб вся Русь вот так захлебнулась в крови, Даниил Романович. И навсегда исчезла бы, как то царство тангутов. Звать ныне к мщению русичей — это звать их к гибели.

Даниил поднялся с лавки, хрустнув суставами, прошелся взад-вперед, потом остановился перед Александром.

— Я мнил союзника в тебе найти, Александр Ярославич, оттого и на родство пошел.

— И с уграми и с литвой поэтому ж роднишься?

Даниилу почудилась насмешка в вопросе.

— А что? Я готов с чертом породниться, абы на татар силу поднять. Я-то, поди, лучше тебя знаю, что это такое — татары.

— Это верно, Даниил Романович, — с готовностью согласился Александр. — Ты и на Калке с Чингисханом ратоборствовал и с Батыем успел копья преломить. Если по правде, я даже завидую тебе. Но скажи, чем все кончилось? А тем, что ты у Батыя в мирниках числишься, а еще вернее, в голдовниках.

— Ничего. Это я пока силы сбираю, наступит час — ударю.

— Ну ударишь. Ну и что? Обессилеешь и вновь на колени? Думаешь, мне не хочется с ними в поле сойтись? Но что я выставлю ныне? Пять, ну десять тысяч ратников. А они? Они в десять, в двадцать раз более. Пойми меня, Даниил Романович, Русь еще от той рати не отдышалась. Ты ж ехал через наши земли, ты ж видел, что мы во прахе ныне пребываем.

— Все видел я, князь Александр. Все. Оттого и мщения жажду Александр взял корчагу, налил сыты, отхлебнул несколько глотков, спросил Даниила:

— Будешь пить?

— Нет. Не люблю сладкого.

— Да, — улыбнулся Александр. — На нашу жизнь одно горькое господь уготовил. Что делать, в рождении своем не мы вольны, всевышний. Я так мню, Даниил Романович: приспеет час, породит Русь князя столь великого, как пращур наш Мономах. Породит. Вот он и отмстит тогда за все поганым — и за захлебнувшегося в крови князя козельского, и за нашу горькую жизнь. В сие верю свято, сим и живу, Даниил Романович.

— Эй, Александр, я думал, найду в тебе воина, а ты… — князь Даниил замешкался, подыскивая слово, не ласковое, но и чтоб не очень обидное. — …а ты ныне, аки монах, веришь лишь в светлое воскресение.

Александр засмеялся, поперхнувшись сытой, закашлялся. Откашлявшись, сказал:

— Хорошо хоть напомнил ты мне, Даниил Романович, о святых отцах. Надо будет митрополита в Новгород довести, пусть рукоположит мне нового владыку. Помер мой Спиридон, помер. Царствие ему небесное, — перекрестился Александр. — Вот мудр был старец и поспешитель мне верный.

— Ну что ж, без владыки церковного, конечно, сиротеет город, — согласился Даниил и, подойдя к столу, неожиданно налил себе сыты. Но лишь усы в нее умакнул, поморщившись, оставил кружку.

«Не нравится, — подумал Александр. — Так ли изморщишься, узнав после истинную причину задержки митрополита».

Александр почувствовал на душе внезапное облегчение. Еще бы, сколько ночей голову ломал, придумывая, как удержать митрополита, не отпустить с Даниилом. И вот нежданно-негаданно прояснило в един миг. И от кого? От самого ж Даниила.