Какубэй, поняв свою оплошность, знаком приказал всем сесть. Его личное отношение к Ганрю не должно влиять на решения остальных свидетелей. Какубэй бросил взгляд в сторону занавеса, который Тацуноскэ повесил между дикими персиковыми деревьями. Там отдыхал Ганрю. Рядом с занавесом стояла деревянная бадейка с ковшиком. После долгого ожидания у Ганрю пересохло в горле.

Нагаока Садо сидел несколько выше в окружении стражи и помощников. Иори был рядом. Он побледнел, когда известили о прибытии Мусаси. Садо сидел прямо и неподвижно. Его шлем был слегка сдвинут набок. Садо негромко окликнул Иори.

– А, да, господин, – склонился до земли Иори и лишь потом взглянул на старого самурая. Мальчик не мог сдержать дрожи.

– Иори, – произнес Садо, глядя мальчику в глаза, – внимательно следи за всем, что сейчас произойдет. Не упусти ни малейшей детали. Учти, всему тому, что ты сейчас увидишь, Мусаси хотел научить и тебя.

Иори кивнул. Его глаза сверкнули, и он повернулся к морю. Ослепительно белая пена вскипела там, где волна разбивалась о риф. До берега было метров двадцать, так что мальчик не различил бы выражение лиц соперников. Садо имел в виду не техническую сторону боя. Иори предстояло увидеть самый драматический момент в судьбе самурая, когда он находится между жизнью и смертью. Увиденное мальчиком повлияет на его последующую жизнь.

Ветер пробегал волнами по траве, скакали зеленые кузнечики, маленькие бабочки порхали с травинки на травинку.

– Он уже здесь! – выдохнул Иори.

Лодка Мусаси осторожно огибала риф. Было ровно десять.

Ганрю поднялся и неторопливо направился к официальным представителям. Поклонившись им, он двинулся к берегу.

Лодка входила в маленькую бухту с тихой водой. Сквозь прозрачную голубизну виднелось дно.

– Где приставать? – спросил Саскэ.

– Греби прямо, – ответил Мусаси, сбрасывая с себя одеяло. Саскэ еле шевелил веслом, и лодка сбавила ход.

– Саскэ!

– Да, господин.

– Здесь мелко, подходить ближе к берегу не стоит. Можешь повредить днище, да и отлив вот-вот начнется.

Словно не слыша Мусаси, Саскэ уставился на ярко-красный плащ под тонкой сосной, росшей почти у воды. Мусаси тоже видел своего противника. Достав из-под пояса полотенце, он подвязал полосы. Затем передвинул ножны с коротким мечом на живот, а длинный меч положил на дно лодки и накрыл его тростниковой циновкой. Правой рукой Мусаси сжимал деревянный меч, сделанный им из обломка весла.

– Дальше не греби, – сказал он Саскэ.

До берега оставалось метров шесть. Саскэ сделал еще несколько гребков, и дно лодки заскрежетало по гальке. В этот миг Мусаси спрыгнул в воду с такой легкостью, что не взметнул брызг. Держа деревянный меч перед собой, он быстро зашагал к берегу.

Саскэ как зачарованный смотрел вслед удаляющемуся Мусаси.

Ганрю в красном развевающемся плаще двинулся навстречу. Лакированные ножны поблескивали на солнце, и Саскэ сравнил их с серебристым хвостом лисы. «Скорее!» – хотел крикнуть он Мусаси, но Ганрю уже застыл у кромки воды. Кажется, для Мусаси все было кончено. Саскэ ничком упал в лодку, дрожа от ужаса.

– Мусаси! – Ганрю твердо стоял на песке, не собираясь уступать противнику ни клочка суши.

Мусаси остановился. Улыбка тронула его губы.

– Кодзиро, – спокойно произнес он в ответ.

Глаза Мусаси сверкали неземной яростью, такой страстью, что, казалось, Кодзиро обречен на неминуемую гибель. Деревянный меч Мусаси был погружен в воду.

Глаза Ганрю словно исторгали искры. В глубине зрачков горел кровожадный огонь, который поверг бы любого противника в состояние оцепенения.

– Мусаси!

Ответа не последовало.

– Мусаси!

За линией прибоя глухо ревело море, к ногам бойцов ластились мелкие волны.

– Ты вновь опоздал? Это твоя тактика? К ней прибегают трусы. Ты задержался на два часа. Я жду тебя с восьми, как оговорено в условиях поединка.

Мусаси ничего не ответил.

– Ты использовал эту уловку в Итидзёдзи, а до того в Рэнгэоине. Ты хочешь вывести противника из равновесия, заставляя его ждать, но с Ганрю эта хитрость не поможет. Выходи навстречу своей судьбе, чтобы не стать посмешищем потомков. Сражайся, Мусаси!

Ганрю, выхватив Сушильный Шест, швырнул ножны в море. Подождав, пока волна, ударившись о риф, не отступила, Мусаси неожиданно произнес ровным голосом:

– Ты проиграл, Кодзиро.

– Что? – не поверил своим ушам Кодзиро.

– Мы уже кончили бой. Ты проиграл.

– О чем ты?

– Если ты рассчитывал на победу, то не выбросил бы ножны. Ты выбросил свое будущее, свою жизнь.

– Болтовня!

– Плохи твои дела, Кодзиро! Готов ли ты умереть? Хочешь умереть побыстрее?

– Защищайся, негодяй!

– Хо-о! – вырвалось из глотки Мусаси. Боевой клич, слившись с шумом моря, грянул над островом.

Занеся Сушильный Шест над головой, Кодзиро ступил в воду. Мусаси выскочил на берег слева от Кодзиро. В тот момент, когда нога Мусаси коснулась песка, его уже настигал меч, узкий и сверкающий, как рыба, выпрыгнувшая из воды. Чувствуя, что Сушильный Шест его коснется, Мусаси, мгновенно изменив движение тела, в прыжке наклонился вперед. Кодзиро промахнулся. Держа деревянный меч обеими руками, Мусаси замахнулся вправо. Неуловимый уху свист воздуха почти коснулся лица Кодзиро. Ганрю приготовился нанести удар сверху вниз, но его меч только слегка вздрогнул в воздухе. Кодзиро отскочил вправо, сменив позицию.

Противники смотрели в глаза друг друга. В трех шагах за спиной Мусаси было море. В трех метрах от Мусаси стоял Ганрю с высоко занесенным мечом. Жизнь обоих сосредоточилась в решительной схватке. Противники отрешились от мыслей. Окружающий мир не существовал для них, но за ними, затаив дыхание, наблюдали тысячи людей. Они молились за победу. За Кодзиро – его сторонники, за Мусаси – Садо и Иори на острове, Оцу, Осуги и Гонноскэ в Симоносэки, Акэми и Матахати на холме в Кокуре. Все молитвы возносились к небесам. На поле боя молитвы, надежды, боги, удача всесильны. Здесь же царила пустота, необъятная и бесстрастная.

Не в ней ли, недоступной для смертного в бренной жизни, проявляется совершенный разум, торжествующий над мирскими мыслями и суетными устремлениями?

Соперники вели безмолвную беседу. Они уже не воспринимали друг друга, как обычные люди. Мусаси и Кодзиро, словно ощетинившись тысячью игл, пронзали друг друга. Мышцы, ногти, волосы, даже брови ополчились против врага, защищая свою жизнь. Лишь разум, слитый воедино со вселенной, оставался ясным и незамутненным, как лик луны, смотрящий в воды пруда, когда бушует тайфун. Нет ничего возвышеннее для человека, чем эта абсолютная отрешенность от бренного бытия.

Бойцам казалось, что промелькнули годы, но в действительности волны всего шесть раз лизнули берег, пока Мусаси и Кодзиро недвижно взирали друг на друга. Оглушительный рык потряс остров. Нечеловеческий вопль исторг Ганрю, и в тот же миг к нему присоединился боевой клич Мусаси. Меч Ганрю, переливаясь, как радуга, рассек воздух. Мусаси, сделав правой ногой шаг назад, повернулся левым плечом к противнику. Деревянный меч, сжатый обеими руками, рассек воздух в тот же миг, когда Сушильный Шест мелькнул у самого носа Мусаси. Натужное дыхание бойцов заглушило шум волн. Теперь деревянный меч был на уровне глаз Мусаси, а Сушильный Шест занесен высоко над головой его хозяина. Ганрю отскочил на десять шагов, повернувшись боком к морю. Ему не удалось в первой атаке поразить Мусаси, но он занял выгодную позицию. Когда он стоял лицом к морю, солнечные блики слепили его, отдавая преимущество Мусаси.

Воодушевленный, Ганрю медленно двинулся на Мусаси, не сводя глаз с куска дерева, которым защищался его противник, и не выдавая тактического приема, приготовленного для второй атаки.

Мусаси совершил нечто совершенно неожиданное. Ганрю ждал от него расчетливых и плавных движений, но Мусаси внезапно открыто шагнул навстречу Ганрю с вытянутым мечом, нацеленным в глаза противнику. Ганрю на миг застыл, пораженный нелепой наивностью приема. Он даже потерял Мусаси из виду.