Я без всякого интереса перечитала слова, которые написала на бумаге.
Цвет года — красный
Красный — это цвет дерзания
Красный — это цвет храбрости
Красный — …
— Красный — это цвет чего? — спросила я у Кейта.
Он оторвался от пишущей машинки.
— Может быть, крови, — мрачно предположил он.
— Иди-ка ты лучше домой, — сказала я. — До конца рабочего дня осталось всего полчаса, а я общением с людьми сыта на сегодня по горло.
Я знала, что оскорблю его лучшие чувства.
— Завтра все будет по-другому! — крикнула я ему вдогонку, но он вышел из комнаты, оставив мою реплику без внимания.
В этом состоит неудобство большого универсального магазина. Ты всегда окружена людьми. У каждого свой темперамент, свои склонности и чувства. Так же, как и у тебя самой. Мне это, в общем, нравилась спешка, возбуждение и непочатый край работы. В моей работе всегда присутствует какой-нибудь лейтмотив, как это бывает в газете. В течение нескольких недель главной темой будет весна. Потом мы с ней покончим и перейдем к жаркой погоде. И пора примериваться к хлопчатобумажным тканям, хотя ты еще хлюпаешь по апрельским лужам.
Но на сегодня лейтмотив — красный цвет. Я должна найти нужное слово. Хотя бы еще одно слово, прежде чем уйду из этого кабинета.
Я еще раз скользнула взглядом по цветным картинкам, развешанным на стенах; вдохновение на меня не снизошло. Алое и золотое на афише "Золотого Петушка"; глянцевая реклама лака для ногтей: руки с кроваво-красными ногтями раскладывают на черном столе нежно окрашенные морские ракушки; бордовое пальто на знаменитой манекенщице. Красное везде, но где найти для него подходящее слово? Как заронить искру в мою усталую башку?
Ладно, Бог с ним, этим словом. Найду его завтра. Сейчас забегу к Тони — и домой.
На восьмом этаже, в секции, ведущей к отделу оформления оконных витрин, не было ни души. Я прошла по длинному коридору мимо складских помещений, отзывавшихся эхом на каждый мой шаг, мимо ряда запертых дверей; коридор заканчивался площадкой, служившей как бы переходным мостиком между лестницей и грузовым лифтом. Дальше располагались комнаты отдела витрин.
Был один из тех дней, когда работники отдела приходят рано, чтобы завершить смену экспозиции до открытия магазина. А сейчас почти все уже ушли домой после обеда, кругом было пусто и тихо.
Отдел витрин состоял из ряда комнат различие го размера, образованных при помощи серых стальных перегородок, высотой достигавших середины стены большого холла. Кабинеты Монти и Тони находились с правой стороны; их разделяла маленькая приемная, где обычно сидела секретарша Монти. В тот день там никого не было; поскольку брат девушки серьезно заболел, она взяла отпуск и поехала его навестить домой, в Южный Иллинойс.
Слева, вдоль окон, располагалось множество комнатушек, открытых как сверху — отдельных потолков над перегородками не было, — так и со стороны холла. Одна из них служила Сондо рабочим кабинетом, в другой хранились манекены, остальные были приспособлены для различных нужд: отведены под склады, мастерские, подсобные помещения.
Кабинет Тони был пуст, и я поначалу решила, что он уже ушел. Я постояла там некоторое время, не зная, что делать, и тут меня снова охватило ощущение некоего предопределения, словно я должна была поступить так, а не иначе.
Я медленно пошла по коридору мимо комнат со старым хламом, мимо полок, набитых рулонами Различной материи и роликами бумаги; миновала кабинет Сондо, не заглядывая в него. Над моей головой, как ветки в лесу, свисали искусственные елки с длинными зелеными иглами и чешуйчатыми шишками — реквизит для оформления витрин к Рождеству. В этой обстановке было что-то фантастическое. Словно в Зазеркалье, где можно обнаружить что угодно и где может произойти все, что угодно.
И тут я услышала голос Тони и так испугалась, что на мгновение замерла. В звучании голоса, внезапно прорезавшего тишину, отчетливо слышались больные, почти безумные интонации. Казалось, Тони Сальвадор громко разговаривает с самим собой.
Но он к кому-то обращался. Я еще больше удивилась, когда до меня дошел смысл произносимых слов.
— Дорогая, — говорил Тони. — Я не знаю, что буду делать без тебя. Ты единственная, кто всегда готов меня выслушать. Ты знаешь, что я хороший человек, моя родная. Ты знаешь, что я лучший оформитель этих чертовых витрин на всей нашей улице. И я должен склонить голову перед таким ничтожеством, как Монти. Ты знаешь, почему он не дает мне развернуться, моя сладкая? Потому что понимает: я талантливее его.
Я взяла себя в руки и быстро вошла в помещение, где хранились манекены. Тони вел себя крайне неосмотрительно, и я должна остановить его словоизлияния, независимо от того, к кому он обращался. Если Монти хотя бы краем уха услышит что-нибудь подобное. Тони тут же вылетит с работы, хочет он того или не хочет.
Посередине комнаты, в которой царил невообразимый беспорядок, стоял Тони; разговаривая, он отчаянно жестикулировал, размахивая пластмассовой женской рукой. Тони был высок и черноволос, он обладал той присущей латиноамериканцам красотой, которая способна пробудить романтические чувства у самых холодных женщин. Но меня больше интересовала девушка, сидевшая на стуле спиной к двери.
На ней был алый плащ с капюшоном, кружевная черная юбка обтягивала колени и спускалась до носков серебристых сандалий.
— Входи, — пригласил меня Тони. — Долорес нам не помешает, у меня нет от нее секретов
Это был один из оконных манекенов, изготовленных столь искусно, что даже я на мгновение вообразила, что передо мной живая девушка.
— Тони! — воскликнула я с нескрываемым раздражением. — Ну можно ли быть таким дураком? Твой голос раздается по всему холлу. Что, если Монти войдет и услышит то, что сейчас слышала я?
— А что это изменит? — Тони жестикулировал гротескно и мелодраматично. — Все равно я увольняюсь. — И он чмокнул манекен в подбородок. — Отныне я всего себя посвящаю тебе, моя великолепная.
— Ты достаточно трезв, чтобы связно объяснить, что произошло? — спросила я.
Он подмигнул Долорес.
— Она думает, что я пьян. Посмотрела бы она на меня через час — вот тогда уж я действительно напьюсь. Ну да ладно… Я ей сейчас расскажу. Все из-за этого чертова граммофона, Лайнел. Билл Зорн подвел провода, говорящая птичка и все такое. Это отличная идея, и она могла заработать уже завтра, в окне для гольфа, которое выходит на Стейт-стрит. И как ты думаешь, чем кончилось дело?
— Попробую угадать, — сказала я. — Монти это не понравилось.
Он прислонился к встроенному шкафу с надписью "Бюсты" и глубокомысленно кивнул головой.
— Ты сообразительная девочка. Он сказал, что не позволит, чтобы окна Каннингхема были оформлены на уровне дешевой забегаловки. И он сказал, чтобы я возвращался обратно на ферму. Представляешь?
— Насколько я поняла, ты решил так и поступить?
Он туповато уставился на меня:
— Нет, ты поняла меня неправильно. Но мы еще посмотрим, как он без меня обойдется. Хватит ему жить за счет моих идей.
Тони мне уже изрядно надоел, я его почти не слушала. Комната манекенов всегда казалась мне самым необычным и пленительным местом во всем магазине. Я никогда не упускала случая порыться в ней в надежде отыскать что-нибудь особенное.
В стенах комнаты располагалось множество встроенных шкафов, за дверцами которых хранились различные виды манекенов. В одном углу размешались раздетые фигуры, приготовленные для ближайшей новой экспозиции, в другом — отложенные до лучших времен. Посередине комнаты стоял длинный стол, на который были навалены кучи пластмассовых рук и ног, несколько париков, заплетенные косы, искусственные цветы и что-то вроде детского игрушечного ружья. Я с любопытством взяла его в руки.
— Мухи не беспокоят? — спросила я и ради эксперимента выстрелила из ружья. Зеленая струйка взметнулась вверх и наполнила комнату едким запахом хвои.