Сара внезапно перестала писать. Разве это было любовным письмом? Все же она испытывала облегчение, что написала о своих размышлениях.

Она дописала письмо.

Милый! В комнате холодно; и мои мысли, стали мрачными. Я хотела бы, чтобы ты согрел мою душу ласковым словом. Сидя здесь, трудно поверить, что наступила весна. Во дворе растет небольшое миндальное дерево. Я гляжу на него и вижу на нем несколько почек. Помнишь миндальное дерево в моем саду? Весной оно покрывалось лепестками цветов, бледно розовых на фоне голубого неба. Когда любишь, все кажется таким прекрасным в мире!"...

Следующее письмо гласило:

„Ты не можешь себе представить, любимый, как бы я хотела увидеть пламя, горящее в камине и сверкающее в кольцах на моих руках. Разве это не детское желание? Я представляю себе, как я обедаю дома и тогда я чувствую, что умираю от тоски. Я хотела бы сидеть за столом с белой скатертью и красивой посудой. Я хотела бы взять ванну надушить волосы и одеться, как прежде. Я уверена, что тебя удивляют такие глупые детские желания, но как трудно отвыкать от всех мелочей, заполнявших жизнь. Если бы я могла написать тебе о моих настоящих серьезных желаниях! Но я боюсь думать о них, боюсь вспоминать об этом"...

Сара писала еще.

„Я еще не писала тебе, что иногда я получаю книги. В этот раз я получила книгу Бальзака — три рассказа, последний из них мой любимый: „Покинутая женщина". Это один из лучших рассказов Бальзака. Сколько в нем иронии, пафоса, красоты и понимания человеческой души. Я читаю и перечитываю его и стараюсь забыть, что на дворе весна. Любимый, там солнце, луна, деревья, ветер, воздух чистый и свежий! Скоро... через некоторое время я буду свободна. Когда мы увидимся? Когда же, наконец? Может быть, ты к тому времени приедешь в Париж? Это будет в конце июля. Или я поеду к тебе в Тунис. Как мы будем счастливы тогда. Я вспоминаю оттенок твоих волос, таких светлых и блестящих, я любила гладить их. Тогда я думаю, что скоро увижу тебя".

* * *

Сара написала еще:

„Любимый, я не кончила предыдущего письма. Бывают дни, особенно вечера, когда мне кажется, что ты здесь близко около меня, и я чувствую пожатие твоей руки, вижу твою улыбку, слышу твой прекрасный низкий голос. В нем столько спокойной, сдержанной, уверенной силы. Помнишь, Юлиан, как мы сидели вместе, болтая о пустяках. Я бы отдала все, чтобы сейчас увидеть тебя! Кориана прислала мне шоколаду и записку в которой писала: „Еще только два месяца и три недели и все будет позади! Свобода так близка! Я никогда не дружила с женщинами и не любила их, но по вас я скучаю. Да благословит вас бог! Кориана". Какая она милая, чуткая. На письме было наклеено несколько марок без почтового штемпеля и под ними была короткая приписка: „Если вы снимете марки, они могут вам пригодиться.

Это я пишу на всякий случай". Но даже имея марки и написав эти письма, которые рассказали бы тебе о моей любви, я боюсь посылать их тебе. А пока, спокойной ночи"

Последнее письмо гласило:

„Любимый, я кажется заболела. Я не боюсь. Меня отправят в госпиталь, и я очень рада этому. Я даже жалею, что не заболела раньше — скорее бы прошло время. Теперь осталось только шесть недель. Я больна несерьезно. Меня мучает лихорадка и головные боли. И я тоскую по нежной руке, которая погладила бы мою усталую голову, по любимому лицу, которое склонилось бы ко мне с ласковой улыбкой. Небо безоблачно синее, но оно так далеко и недосягаемо. Когда я буду свободна, я поцелую каждый цветок, который увижу. Я не знаю, почему у меня лихорадка, может быть от тоски ожидания? Я устала и мне кажется иногда, что я готова погрузиться в глубокий сон забвения! Солнечные лучи, освещающие днем всегда одну и ту же часть стены, сводят меня с ума. Я жду и тоскую"...

* * *

Сара была без сознания, когда ее перевели в госпиталь. К ней часто приходил Лукан. Он был знаком с тюремным врачем и тот думал, что Лукав влюблен в Сару. Может быть он и не ошибался в этом. Во всяком случае, Лукан забыл обо всех своих пациентах и сам ухаживал за Сарой и лечил ее.

— Я знал, что она заболеет, — говорил он доктору Сольману.

— Каким образом вы могли предвидеть? — спросил тот удивленно.

— Раньше или позже должна была наступить реакция после таких душевных переживаний, — ответил Лукан.

Он сидел часами около Сары, прислушиваясь к ее неровному дыханию, к тихому, еле слышному шопоту, срывавшемуся порой с ее уст. Он узнал все, о чем она никогда не говорила до сих пор. Лукан настоял, чтобы ее перевели в отдельную палату. Он давно догадывался об истине, но все же был потрясен, когда узнал правду. Держа слабую беспомощную руку Сары в своих, он думал о том, как она любила этого человека, на какую жертву она была способна ради своей любви. Она бредила о каких-то густых темных тучах, „которые наполняли воздух и грозили задушить ее" о „бесконечных днях, которые были для нее вечностью".

Лукан понимал, какой мукой был для нее этот год заключения, казавшийся ей вечностью. Когда она начала выздоравливать, он употребил все старания и добился того, что Сару выпустили за две недели до срока.

Лукан сам вынес ее на руках из тюрьмы, усадил ее в автомобиль, в котором сидела Хэкки, и укрыл Сару теплыми плэдами. Затем он простился с Сарой и уехал в Париж. Франсуа, сидевший у руля, пустил машину в ход. Сара обняла Хэкки и прижалась к ней. Кругом были поля, деревни луга. Ветер дул им навстречу, принося с собой все ароматы цветущих полей.

Сара схватила Хэкки за плечи и тормошила ее.

— Это правда, это правда, я свободна.

Слезы текли по ее щекам, она задыхалась.

— Все прошло, все прошло, моя родная, — сказала Хэкки.

Сара успокоилась понемногу и вскоре заснула, положив голову на плечо Хэкки. Хэкки глядела на нее и ее губы дрожали, когда она увидела, как похудела Сара. Ее лицо осунулось и побледнело. Длинные ресницы бросали легкую тень на бледные щеки.

„Какое счастье, что все позади", — подумала Хэкки...

* * *

Автомобиль быстро катился. Лукан заранее приготовил все, предусмотрев все детали поездки. Первую ночь они провели у одного из друзей Лукана. Хозяин дома был в отсутствии, оставив все нужные распоряжения предупредительным и вежливым слугам.

Хэкки была счастлива. Она ухаживала за Сарой, расчесала и надушила ее волосы, затем заплела их, завязав шелковой лентой. Когда Сара лежала в постели, Хэкки отправилась вниз, где ее ожидал Франсуа с собакой, которая всю дорогу сидела около Франсуа в автомобиле.

— Все в порядке? — спросил Франсуа.

— Да, благодарю нас.

— Завтра мы поедем дальше, на юг. Миледи нуждается в горном воздухе. Вы увидите, как она поправится, — сказал Франсуа.

— Я надеюсь, — ответила Хэкки с глубоким вздохом.