Граждане — по чину, по навыку в службе — витии,

Два зрелые мужа судили о благе России,

И так были плавны, умны и блестящи их речи.

Как будто они говорили на вече.

По мненью их — «общество станет на прочных основах

При старых началах с прибавкою к оным из новых

И с тем, чтобы к знанью законов и догматов веры

Немедля принять надлежащие меры…

Чтоб не был начальник источником зол и напасти,

В народе потребно развить уважение к власти;

Полезно бы ложь и пороки преследовать гласно, —

Но так, чтобы не было это опасно.

Потом, без сомненья, появятся с помощью бога

В чиновниках честность, в бумагах изящество слога,

И общее будет тогда благоденствие близко —

Когда сократится в судах переписка.

Лишь долгая опытность в службе и практика в жизни

Помогут устройству порядка в любимой отчизне;

Стремленья ж людей молодых хоть разумны и честны, —

Но в деле столь важном совсем неуместны!..»

Они продолжали еще излагать свои мненья,

Как прямо пред ними явилося вдруг привиденье…

Их волосы дыбом… дрожащие подняты длани…

Прилипнул язык онемевший к гортани!..

И к ним обратило видение слово такое:

«Оставьте Россию, о зрелые мужи, в покое!

Но пусть из вас каждый — будь сказано вам не в обиду —

Отслужит один по другом панихиду!»

Исчезло виденье, и жутко им стало обоим.

Их члены дрожали, объяты морозом и зноем…

Пригрезилось им, или вправду не знаю я… То есть —

Быть может — виденье, а может быть — совесть.

Потом они стали в себя приходить понемногу;

Тот руку тихонько подымет, тот выдвинет ногу,

И в знак, что осталась свобода их тело-движеньям, —

Расшаркнулись друг перед другом с почтеньем.

Расстались… но тайная долго их грызла досада

Затем, что не знали, чему удивляться им надо —

(Так были их мненья и чувства наивно-правдивы!)

Тому ли, что мертвы? тому ли, что живы?

Средь сонма бюрократов умных

Я лестной чести не искал

Предметом быть их толков шумных

И поощряющих похвал.

Я знал их всех; но меж народом

Любил скрываться я в тени,

И разве только мимоходом

Привет бросали мне они.

Моих, однако, убеждений

Благонамеренность ценя,

Иной из них, как добрый гений,

Порою в гору влек меня.

Казалось, к почестям так близко

И так легко… да, видно, лень

Мешала мне с ступени низкой

Шагнуть на высшую ступень.

Мы не сошлись… Но в нраве тихом

Не видя обществу вреда,

Они меня за то и лихом

Не поминают никогда.

О, я достоин сожаленья!

К чему же я на свете жил,

Когда ни злобы, ни презренья

От них ничем не заслужил?

Когда, еще живя средь новых поколений,

Я поздней старости заслышу тяжкий ход,

И буря пылких чувств, восторженных стремлений

И смелых помыслов в душе моей заснет, —

Тогда с людьми прощусь и, поселясь в деревне,

Средь быта мирного, природы чтитель древний,

Я песни в честь ее прощальные сложу

И сельской тишины красу изображу.

Пойду ль бродить в полях, я опишу подробно

Мой путь среди цветов, растущих вдоль межи,

И воздух утренний, и шорох спелой ржи,

Своим движением — морским волнам подобной.

Под вечер сяду ли к любимому окну, —

Я расскажу, как день на небе догорает,

Как ласточка, звеня, в лучах его играет,

А резвый воробей уже готов ко сну

И, смолкнув, прячется под общую нам крышу;

Скажу, что на заре вдали я песню слышу…

На все откликнется мой дружелюбный стих;

Но, боже, до конца оставь мне слух и зренье,

Как утешение последних дней моих

И уж единственный источник вдохновенья!..

Светло, как в полдень, — лампы, свечи

Изящен светский вид мужчин;

Открыли дамы грудь и плечи;

И за столом, средь яств и вин,

Они ведут пустые речи.

А небо хмуро и черно;

В тиши зловещей зреет буря;

Беда сбирается давно…

Но им покуда все равно, —

Они смеются, балагуря…

Вослед за речью речь звучала:

«Народ, законность, власть, права»…

Что ж это? Громкие ль слова?

Или гражданские начала?.. Нет!

Гражданин сословных прав

Ярмом на земство не наложит!

И возглашать никто не может, —

Народной думы не узнав.

И от земли не полномочен, —

Что строй его правдив и прочен!

Тот строй законен и живуч,

Где равноправная свобода,

Как солнце над главой народа,

Льет всем живительный свой луч.