И вновь звезда высоко засветилась.

И ты была тогда еще со мной;

Звезда твоя, мерцая, тихо тмилась

Пред новою, нездешнею зарей;

Но был еще не пройден путь земной.

Ты видела ль, что вновь судьба вставала

Над отроком – чудесною звездой?

Ты вспомнила ль звезду во мраке зала?

Как первой цепью просто жизнь вязала!

Не вязью ль из простых цветов весны?

Цветущих яблонь тихи опахала.

Ночных черемух кисти сплетены

Волшебной сетью. Что за глубины

Питает в душах томный дух сирени —

Все несказанные от века сны,

Непостижимые – родные тени.

Вся легкость их негаданных сплетений

Влюбленностью пленяла. Но мои

Воспоминанья холодок осенний

Уж сторожит; не пели соловьи

В саду, где робкий, в полузабытьи

Вдруг вспыхнул я – и замолчал, склоненный;

Ночными бабочками грез рои

Взвивались над душой, всё ж окрыленной.

Ты, девушка-дитя! Потом, — влюбленной

Разнеженной душою, – о, могла ль

Ты вспомнить смутно, хоть на миг – тот сонный

Сад, и цветущий август, и печаль?

Глубоко-тихого не стало ль жаль –

И тихого, и горького мгновенья?

Быть может, нет. И отошел я вдаль –

На грани ночи и самозабвенья.

Но для меня так святы эти звенья

Житейской цепи, светлы и легки;

В них первые минуты вдохновенья,

Овеянные негою тоски,

Созвездий августовских огоньки.

Гимн фортепьяно, льющийся из дому

В благоухающие цветники,

И я, и ты, сужденная другому.

Как полудетскую забыть истому?

Тому на днях уж минет двадцать лет.

Их сердце прожило не по-пустому –

И, теплотой особою согрет,

Я прошепчу прошедшему привет

И благодарное благословенье;

Мне верится — ему забвенья нет –

И для него грядущее мгновенье.

Так первое – сказал я – вдохновенье

Живой волной стучало в грудь мою;

Будь то к стихам мальчишеское рвенье,

Мою влюбленность в нем ли утаю?

Нет, бурям предал я свою ладью

В тот день с утра… Но и при первой ветре

Внимала ты — увы – не соловью,

И я замолк в начале робкой речи.

О, день второго августа! О, плечи

С прошивкой белой в серо-голубом…

Глаза – слова – мелькнувшие предтечи

Негаданному вечеру вдвоем.

Не вечеру – минутам. Но – мы пьем,

Пьем ночь, отдавшись звукам и левкою;

В волшебном царстве вместе мы – твоем.

В качалке ты – и я перед тобою.

«Ах, – я сказал, – вы здесь?..» И с простотою

Своею: «Что ж стихи?» – ты мне в ответ,

Напомня втайне выполненный мною,

Но страшный в проявлении обет.

И – «Не могу, – сказал, смущен, поэт, –

Не слушаются руки». – «Почему же?

Ну, вот!» – «Моей судьбы здесь да и нет ». –

«Вот глупости!» — и вдруг смутилась вчуже.

Ни ночь, ни музыка не стали хуже;

Но сказка детская вдруг уплыла.

Ты смолкла; вздрогнула, как в зимней стуже;

Сказала, что озябла – и ушла.

Ни сна, ни бденья; ни добра, ни зла…

По саду плыли волны аромата…

А в небе за звездой звезда текла.

Из окон разливается соната.

Когда б меня ты помнила, – как брата, –

Я б счастлив был; страна моей мечты

Была б тогда навек весной богата

И трепетной надеждой залиты

За днями дни. Но мой удел – цветы

Бессмертные воспоминаний стройных

И девственных и детских, как и ты, –

Осенних строф, прозрачных и спокойных.

О днях былых – и светлых, и незнойных,

Незвонких и напевных, и мою

Творящую печаль хранить достойных, –

Душой поэт с той осени – пою,

Единому покорный забытью,

Зовущему к непостижимой цели,

Но сладостной; целящую струю

Она сулит – блаженная – не мне ли?

Томление влюбленное свирели

Уж я любил. И сладостной тоской –

Предчувствием стихи мои горели,

И цельности, и стройности такой,

Чтоб дух обрел желанный свой покой –

Прозрения той творческой печали, –

Чтобы всегда ему сквозь шум мирской

Нездешние созвучия звучали.

Напевный строй приметивший вначале

В душе моей – о, будь благословен,

Как светлый взор глаза мои встречали,

Так ясный дух в моем отпечатлен.

Мне грезится: лишь у твоих колен

Прилег бы я – и отдохнул бы духом,

И позабыл житейский тусклый тлен,

И не дался б душевным злым разрухам

Сочувственным и благосклонным ухом

Ты лепету внимал ребячьих строф;

И помню, в них изъяны чутким слухом

Ты уловлял, так ласково суров.

Но все милей мне намять вечеров,

Овеянных широким вдохновеньем

Тех пушкинских пылающих стихов,

Что я люблю твоим одушевленьем.