«В день радостный его – я друга не приветил…»
В день радостный его – я друга не приветил,
Как повелось меж нас; ну что же, ничего:
И без меня ему был тихий праздник светел,
А может, отдалось и песней торжество.
Но вот, когда сейчас он мается, недужен,
Хоть взыскан ласкою любви в тепле жилья, –
Скажу ль, что голос мой лелеющий не нужен
И к сердцу не найдет пути строфа моя?
Вот тут-то и запеть. Уже в груди теснится
И подымается из тайной глубины
Созвучий молодых живая вереница, —
Тех, что под старость нам не для того ль даны,
Чтоб слиться изредка в короткие два слова:
«Я здесь», – напевностью живущие былого.
«Меня, осеннего, на рубеже зимы…»
Вере Михайловне Роот
Меня, осеннего, на рубеже зимы
Застал негаданный и ласковый подарок.
На выпавшем снегу и сказочен, и ярок
Оброненный цветок. Над ним склонились мы.
Так белым дням моим цветистою обновой
Меж незаполненных страничек дневника
Заботливая шлет и нежная рука
Узорный, вырезной опавший лист кленовый.
Пусть золотистую сквозную желтизну
Запорошит налет повеявшего снега, –
Под ним осенняя не оскудеет нега,
Чуть милой памятью к минувшему прильну.
«Как ни досадуй, как ни ахай…»
Любови Яковлевне Гуревич
Как ни досадуй, как ни ахай
На тусклые, пустые дни.
Тяжелоногой черепахой
Медлительно ползут они.
Пускай «чредою незаметной»
Скользят те полные года,
Что озаряет день приветный,
День светлой мысли и труда, –
Им, быстролетным, нет забвенья,
Им свет – чем старей, тем свежей,
Им – торжество отдохновенья
Полустолетних рубежей;
Не снег, а вешний цвет медовый,
Сулящий злато сладких сот;
И вечер в той тени садовой.
Где сочен полновесный плод.
«Мне доводилось часто Ольгин день…»
Ольге Максимилиановне Новиковой
Мне доводилось часто Ольгин день
Встречать среди недель отдохновенья,
Когда вступает медленная лень
Одна в свои широкие владенья.
А ныне вы бездумность и покой
Сулите мне, едва приоткрывая
Полувоздушной легкою рукой
Усталому рубеж благого края.
В ваш светлый день – для вас он будет благ
Покинутый тревогой и недугом,
Приветствуемый волей и досугом.
А мой отмечен первый робкий шаг
По чернозему этим поздним летом
Хвалой, где вновь я становлюсь поэтом.
«Желаю вам, Марина…»
Марине
Желаю вам, Марина,
Не пирога, не торта, –
Кальвиля, розмарина,
Антоновки, апорта;
И всех плодов услады,
И всех цветов дыханья,
И всех садов прохлады,
И всех ветров порханья;
Росы, дождей и ливней,
Безгрозной светлой влаги,
Что далее, то дивней, –
Отнюдь не на бумаге.
Ну, а в литературе –
Совсем иное дело:
Недаром возле Бури
Проходите вы смело.
Желаю Вам сонетов,
И од, и мадригалов,
Рондо и триолетов,
Как жемчугов и лалов.
Но недвижимый в кресле
Поэт бормочет глухо, –
И что же делать, если
Кругом царит засуха?
И яблони посохли,
Бесплодны в это лето,
И цветники заглохли,
И песня не пропета.
Пришлось ей задыхаться
Покорно и послушно;
Бессильно трепыхаться
Ей тяжко, томно, душно.
Здесь музы неповинны,
Таинственны и чудны –
Стихи на именины
И для прочтенья трудны.
«В тенистой рощице поставил я недавно…»
Могущий бог садов – паду перед тобою,
Твой лик уродливый поставил я с мольбою –
Не с тем, чтоб удалял ты своенравных коз
И птичек, и плодов, и нежных, и незрелых…
Пушкин
В тенистой рощице поставил я недавно
Из глины розовой изваянного фавна.
Плющом раскидистым увенчаны рога;
Взор томен; горьких уст улыбчивость строга;
Худые, цепкие, напрягшись в скрытой муке,
Цевницу плоскую к устам подъемлют руки.
Он ждет. Вот меж кустов завидится ему
Та, безучастная к томленью моему…
Вздохнет разымчиво чуть слышная цевница,
Шептание любви красавице помнится,
Дух на мгновение займется, и сбежит
Румянец девственный с хладеющих ланит.