«Какими грезами богаты…»
Какими грезами богаты
Часы осенних вечеров –
И их безмерные закаты,
И тучек реющий покров.
Но ныне даль разлитой лавой
И пеплом теплится седым.
Или над жертвою кровавой
Отвергнутый вползает дым.
«Тяжкими темными снами…»
Тяжкими темными снами,
Душным дыханьем своим
Я пробужден с полуночи,
Но тишиной не томим.
Слухом, дыханьем, глазами
В мире мне милых теней
Веянье вечности чую
Слаще, желанней, ясней.
Сердце милей и короче
Смертный таинственный путь.
Легче любви поцелую
К жизни бессмертной прильнуть.
«Я помню: ты, малютка…»
В году одна живет весна,
Одна и милая на свете.
Нелединский-Мелецкий
Я помню: ты, малютка,
Мне поцелуй дала.
Ужели это шутка?
Ты так была мала.
Поднявшись на носочки,
Тянулась ты ко мне.
Зарделись нежно щечки,
Чуть в заревом огне.
Потуплены ресницы
И трепетны уста –
Иль это небылицы
Лепечет мне мечта?
И под лазурью крова
Младенческой весны
Уж ты была сурова –
И слезы мне даны.
Так жизнью правят дети
И, как в году весна,
Так для меня на свете
И ты — одна, одна.
«Когда в несбыточном желанье…»
Тоскует сердце! Дай мне руку,
Почувствуй пламень сей мечты.
Державин
Когда в несбыточном желанье
Ты кличешь то, что позади,
Какое жгучее пыланье
В твоей груди!
Глядишь во тьму. Одним виденьем
Твоя душа потрясена.
Навстречу всем твоим томленьям
Смотри – она.
Из мира тайного, иного
Тобою вызвана, стоит
И – ни дыхания, ни слова, –
О, жуткий вид, –
Недвижный лик с недвижным взором,
С извивом уст – бескровно бел;
Застывший стан каким укором
Окаменел!
Забыв и время и разлуку,
Ты рвешься трепетно воззвать
Всей силой сердца: «Дай мне руку!»
Твой рок – молчать.
«Томительными злыми днями…»
Томительными злыми днями
Преодолев земную дрожь,
С какими нежными тенями
Ты, успокоенный, живешь!
Они, тебя лаская грустно,
Нашептывают невзначай,
Чего не выскажет изустно
Наш пленный дух, наш скудный край.
Бывало, светлыми крылами
Смущающийся дух покрыв,
Они взлелеивали сами
Твой песнотворческий порыв.
А ныне в час глухих томлений
Из мира милого теней
Одни ль страдальческие тени
Поникли над душой твоей?
Нет, но они как будто ближе
Сегодня властны подойти;
Но песней, шепотом – они же
Тебя лелеют на пути.
«В ночную дождливую пору…»
Льетесь, как льются струи дождевые.
Тютчев
В ночную дождливую пору,
Согласную с духом моим,
Во мне ни боренья, ни спору,
И меньше я жизнью томим.
Овеяны негою сонной
Отзвучья забытых речей;
Былое – недуг благосклонный,
Виденье закрытых очей.
И все на земном бездорожье
Пролитые слезы мои –
Как тут, за окошками божьи
В ночи дождевые струи.
Я улицей, помню, ночною,
Не свидясь с тобой, уходил –
И плакал, и плакал. Со мною
Тот миг – невозвратен и мил.
И нынешней ночью глубокой,
Дождливой, покорной судьбе,
Позволь о слезе одинокой
Поведать, родная, тебе.
«Зачем, паук, уходишь торопливо…»
Зачем, паук, уходишь торопливо
Ты по столу от взора моего?
Иль то, что мне таинственно и живо,
Давно тебе обычно и мертво?
Другой паук когда-то постоянно
Великого маэстро навещал
И, поместясь к нему на фортепьяно,
Всего себя он звукам посвящал.
И, одинок, любил его Бетховен.
Его давно воспел другой поэт.
Не потому ль уходишь, хладнокровен,
Что гения в моих напевах нет, —
Что, даже приманить тебя желая,
Сейчас пою уж петое давно,
Что чар полна всегда душа живая,
Но жизнь зачаровать не всем дано?
«Нам печали избыть не дано…»
Нам печали избыть не дано.
А на склоне печального лета —
Как бывало утешно одно
Загрустившему сердцу поэта:
Закатиться в поля и луга
И леса над речными водами,
Где ступала не часто нога,
Где не славят природу словами!
Но теперь и мечтать о тебе,
Мать родная, обидно и больно —
Изнывать по проклятой судьбе,
По злодейке твоей своевольной.
И томиться с тобой суждено
Разлученным — под игом запрета,
И на склоне печального лета
Нам печали избыть не дано.