Мы уже видели, что церковь поняла, что словом убеждения нельзя остановить распространение ереси. Старания проповедников потерпели неудачу; тогда церковь прибегла к силе. Первым следствием этой новой церковной политики было то, что еретики начали скрываться. Тогда церковь организовала преследование в целях раскрытия и уничтожения прятавшихся еретиков. Нищенствующие ордены, учрежденные первоначально с целью борьбы с заблуждениями словом и примером, скоро стали играть в этом преследовании ведущую роль.
Устройство инквизиции было настолько же просто, насколько целесообразно в достижении цели. Она не стремилась поражать умы внешним блеском, она парализовала их террором. Она оставила светским прелатам богатые одежды, величественную пышность богослужения, блестящие процессии и длинный ряд служителей. Инквизитор носил скромную рясу своего ордена; в город входил он или один, или сопровождаемый несколькими вооруженными слугами, которые составляли его личную стражу и были исполнителями его приказаний. Главной ареной его деятельности были стены здания святого трибунала, откуда он рассылал свои приказы и распоряжался судьбой целых народов, окруженный молчанием и таинственностью, в тысячу раз более внушительными, чем внешнее великолепие епископов.
О плодотворной работе, а не о внешности заботилась инквизиция. Это было здание, воздвигнутое людьми серьезными, решительными, всецело преданными одной идее; людьми, которые знали, чего они хотят, и отбрасывали с презрением все, что могло помешать их деятельности.
Вначале, как мы видели, инквизиторами были простые монахи, выбираемые один за другим, чтобы преследовать еретиков и выяснять степень их виновности. Их деятельность, естественно, ограничивалась пределами деятельности нищенствующих орденов. Впрочем, эти области охватывали большинство европейских стран. Главный город провинции с монастырем ордена и тюрьмой считался резиденцией инквизиции, однако инквизитор был обязан постоянно находиться в разъездах. Расследования на местах не всегда были безопасны; тем не менее их предписывали и кардинал Альбано в 1234 году, и собор 1246 года в Безье. В 1247 году Иннокентий IV разрешил инквизиторам в случае опасности вызывать еретиков и свидетелей к себе в безопасное место, но личные объезды вменялись им в обязанность по-прежнему. Со временем, когда была усовершенствована система шпионов и служителей, инквизиторы стали разъезжать меньше.
За несколько дней до прибытия инквизитор извещал о своем намерении духовные власти, чтобы они в назначенное им время созвали народ, обещая отпущение грехов на двадцать — сорок дней тем, кто явится, и угрожая неявившимся отлучением. К собравшемуся населению инквизитор обращался с речью о чистоте веры; затем приказывал всем жителям явиться к нему в течение шести или десяти дней и сообщить все, что им известно о лицах, виновных или подозреваемых в ереси, говоривших что-либо несогласное с догматами веры или ведущих жизнь, отличную от жизни большинства католиков. Всякого, кто не повиновался этому приказанию, инквизитор отлучал от церкви (и только он мог снять отлучение); повиновение давало индульгенцию на три года.
В то же время инквизитор провозглашал «срок милосердия» продолжительностью от пятнадцати до тридцати дней, в течение которого всякий добровольно явившийся еретик получал снисхождение, если он сознавался в своих заблуждениях, отрекался от них и давал подробные сведения о своих единоверцах. Это снисхождение иногда было полным, иногда же оно только отменяло более суровое наказание: смерть, тюрьму, конфискацию и изгнание. Во время этой отсрочки инквизитор должен был сидеть дома, всегда готовый принимать признания и доносы; длинные ряды вопросов были выработаны уже заранее, чтобы облегчить допрос являвшихся. Впервые об этой милости известно с 1235 года. По окончании «срока милосердия» никому не давалось прошение.
В 1387 году брат Антонио Секко в деле еретиков вальденских долин начал с того, что вывесил по церквам Пиньероля объявление, что всякий, кто в течение восьми дней сам донесет на себя или на других, избавится от публичного наказания за свои грехи, за исключением случаев ложной клятвы, данной перед инквизицией. Все, кто отказывался явиться, отлучались от церкви и попадали в ведение суда.
Бернар Ги утверждает, что этот порядок ведения дел был очень плодотворен не только потому, что он вызывал много обращений в католичество, но и потому, что он помогал выявлять многих еретиков: всякий кающийся был обязан указывать всех, кого он знал или подозревал. Легко представить себе, какой ужас охватывал общину, когда в ней неожиданно появлялся инквизитор и начинал собирать доносы. Никто не мог знать, какие толки ходили о нем; никто не мог знать, к чему прибегнут личная вражда и фанатизм, чтобы скомпрометировать его перед инквизитором. И католики, и еретики имели равное основание волноваться. Человек, который почувствовал склонность к ереси, не имел уже более ни минуты покоя при мысли, что слово, сказанное им мимоходом, могло быть сообщено инквизитору его родственниками и самыми дорогими друзьями; под влиянием этой мысли он уступал чувству страха и сам выдавал близких людей из боязни быть выданным самому. Родители выдавали своих детей, дети — родителей, мужья — жен, жены — мужей. Мы смело можем верить Бернару Ги, что всякое разоблачение вело за собой новые, пока в конце концов вся страна не покрывалась невидимой сетью.
В первое время местом заседания судилища был монастырь нищенствующих; к услугам инквизитора была также общественная или епископская тюрьма, где размещали арестованных им людей. Со временем были выстроены специальные здания, снабженные одиночными камерами и темницами, где несчастные всегда находились под наблюдением своих будущих судей. Здесь же обыкновенно происходило судебное разбирательство, хотя иногда оно имело место во дворце епископа, особенно если епископ действовал вместе с инквизитором.
В первое время минимальный возраст инквизитора не ограничивался, и были случаи назначения молодых неопытных людей. Климент V определил минимальный возраст инквизитора в сорок лет. Дела велись одним инквизитором, иногда двумя. Инквизитор обычно имел помощников, которые производили следствие и снимали предварительный допрос; он мог просить провинциала дать ему столько помощников, сколько находил нужным, но не имел права сам выбирать их. Иногда епископ сам становился помощником инквизитора; чаще же им был приор местного доминиканского монастыря. В 1246 году собор в Безье дал инквизитору право назначать вместо себя уполномоченного, когда нужно было произвести расследование на месте, куда он не мог отправиться сам. Иногда таким уполномоченным давались особые поручения.
Провинции инквизиторов были настолько обширны, что приходилось разделять работу, в особенности в первое время, когда еретики были многочисленны и требовалась целая армия следователей. Но право назначать полномочных комиссаров было признано за инквизитором законом только в 1262 году Урбаном IV и подтверждено Бонифацием VIII. Эти комиссары стали существенным элементом инквизиции. После реформ Климента в 1317 году они, как и их начальники, не могли быть моложе сорока лет. Комиссары были облечены полной инквизиторской властью, они могли вызывать, арестовывать и допрашивать свидетелей и подозреваемых, могли даже прибегать к пытке и приговаривать к тюрьме. Но, в отличие от инквизиторов, комиссары не имели права назначать вместо себя уполномоченных. Право приговаривать к смертной казни принадлежало только одному инквизитору, хотя на практике это ограничение соблюдалось далеко не всегда.
Позднее появился еще один член суда инквизиции — советник. Его официальное положение было неопределенно. Советник вступал в дело, если обвиненный проявлял упрямство и у суда возникала нужда в советах лица, знакомого с законами и с налагаемой ими ответственностью, чтобы избегнуть ошибок, которые могут повредить инквизиции, вызвать вмешательство папы и даже лишить места самого инквизитора или комиссара. Состав суда дополнялся нотариусом, видным и весьма уважаемым должностным лицом.