В Кадакесе Аманда однажды увидела «маленького человечка с суровым лицом», сидящего на террасе одного кафе: это был Марсель Дюшан. «Он редко виделся с Дали», — уверяет она.
Познакомившись поближе с супругами Дали, она так описывала их: «Он обожал ложь и подхалимаж. "Чем больше мне лгут, тем больше мне это нравится", — говорил он». «Он часто заходил в магазин Дейроля[542], это был его любимый магазин». «У него никогда не было с собой ни гроша. Гала никогда не давала ему денег из боязни, что либо он сам их потеряет, либо их у него украдут». «С Галой он вел себя так, как ребенок ведет себя с матерью».
А Гала? «Она не давала себе ни малейшего труда быть с кем бы то ни было любезной».
Все это, несмотря на некоторый перебор, читается гораздо лучше, чем большинство книг, описывающих жизнь Дали в Париже, Нью-Йорке и Порт-Льигате.
Аманда замечает — и говорит об этом, — что Беа, помощник Дали, делал за него гораздо больше, чем тот мог признать за ним: «Он писал основную часть многих картин, делая то, что нагоняло на Дали скуку: готовил фон, рисовал небо и почти все "реалистические" фрагменты полотен, копируя фотографии». Она доносит до нас, что Дали как-то сказал ей: «Большая часть моих картин имеет икс-образную композицию, даже если я не стремлюсь к этому специально». Она описывает мастерскую Дали, всегда ярко залитую светом («зенитальным» солнечным светом, который Дали называл «генитальным»), поступающим в нее сквозь окно в потолке: «Бумага для рисования соседствовала там с пузырьками с льняным маслом, с диковинными муляжами, со статуей Пресвятой Девы, с разными странными предметами, с волшебным фонарем, серебристыми подушками, наполненными гелием, которые он привез из Нью-Йорка. Своеобразный пьедестал, на котором была закреплена доска из прозрачного плексигласа, предназначался для того, чтобы на нем стояли его модели. Дали рисовал их, усаживаясь под ними и глядя на них снизу, откуда они казались ниже ростом и словно висящими в воздухе. Если модели были обнажены, он мог в свое удовольствие и во всех подробностях разглядывать их интимные места». Это последнее замечание подтверждает то, что мне рассказывал натурщик, позировавший Дали для «Ловли тунца».
Каким образом Аманде удалось обаять Галу? Когда та удалялась с очередным «единорогом» или же ехала на свидание к одному из своих молодых любовников, она говорила Аманде: «Поручаю вам Дали».
Дали, который обращался к женщинам из своего окружения исключительно в мужском роде, начиная с Людовика XIV, пишет она, объяснил ей, что его мечта — это смешение полов, что ему нравятся женоподобные юноши и что она, Аманда, постоянно напоминает ему об идеале древних греков, о Гермафродите, о «божественном существе». «Между прочим, вы вполне могли быть и юношей», — добавил он, ласково поглаживая Аманду, которая вызывала у него все больший интерес и все большее любопытство.
И вот пришел день, когда на очередной пресс-конференции он попросил ее сесть рядом с ним. Защелкали вспышки фотоаппаратов. На следующий день все только и делали, что судачили по поводу этой белокурой красотки, которую постоянно видели рядом с Дали и которая теперь «обрела официальный статус» при нем. Чего только о ней не писали... В «Минют» утверждали, что новая нимфетка мэтра на самом деле юноша. Опять все те же слухи.
Она подумала, что теперь ее вряд ли пригласят рекламировать бюстгальтеры. «Напротив, — уверял ее Дали, — вы всех так заинтриговали. К тому же все это правда! Вы ни женщина и ни мужчина. Вы ан-ге-ло-по-доб-ное существо».
Капитан Мур, как и многие другие, пытался решить «дилемму: женщина или мужчина?» в отношении этого очаровательного и остроумного создания. Аманда Лир приводила Дали в восторг, уверяет он. Поначалу художник даже не пытался раздевать ее. То, что он точно не знал, какого она пола, только раззадоривало его. Но однажды он все-таки решился выяснить, с кем имеет дело, и тут же кликнул к себе Мура, тот открыл и увидел: Аманда стоит посреди комнаты по пояс обнаженная. «Прекрасно, грудь у нее есть, — отреагировал на это Мур, — но вот есть ли у нее яйца?»
Что касается ее пола, то Аманда Лир и сама довольно остроумно будет какое-то время наводить тень на плетень на этот счет, щедро пересыпая свою речь выражениями типа «мы, женщины», вспоминая при этом на каждом шагу, что во времена Дали о ней говорили как о трансвестите, тут же опровергая это и приводя в качестве «объяснения», что это был «своего рода рекламный трюк», что Дали обо всех особах женского пола говорил только в мужском роде, и прочее и прочее... Но в конце концов Аманда решительно положила конец этой двусмысленности, заявив однажды, что она самая настоящая женщина.
Анри Франсуа Рэй, написавший о Дали очень хорошую, очень личную книгу, жил от него по соседству, в «Хостале». Этот популярный французский писатель (за свой роман «Механические пианино» он стал лауреатом премии «Интералье»[543]) часто приезжал в Кадакес. В июле 1968 года он вместе с Дали работал над проектом создания комиксов, которые должны были одновременно появиться на книжных прилавках Франции и Соединенных Штатов. Это была история о живущем в 2030 году человеке, который каждые полчаса превращался то в мужчину, то в женщину. Заканчивалась эта история тем, что мужская ипостась этого человека влюбилась в его женскую ипостась.
В Порт-Льигате Дали принимал посетителей во второй половине дня. На площадке рядом с бассейном в форме фаллоса гостей потчевали розовым шампанским, которое Артуро — в одном лице шофер, мажордом, лакей и учитель каталонского языка Галы — выносил на подносе вместе с бокалами. Роза, стоявшая у входа в роли неумолимого стража, фильтровала поток желающих попасть на прием и терпеть не могла хиппи, для которых двери дома всегда были открыты, но которых она лично считала «грязнулями». Ей не нравилась их одежда из козлиной кожи или обтрепанной мешковины. Дали забавляли эти дефиле, он восхищался любым отступлением от общепринятых норм, все превращая в ритуал. Он обожал смешение стилей, обожал наблюдать, к примеру, как только что спустившиеся с причалившей к берегу роскошной яхты греки в элегантных костюмах оказываются бок о бок с почти что бродягами. Чем разительнее был контраст, тем было лучше.
Дали был в высшей степени любезным и даже услужливым, но бывал и просто невыносимым. Отправляясь за стол, накрытый к ужину, он мог окинуть взглядом окружавших его старлеток в нарядах от Кардена, хиппи, «хинестас», «святых Себастьянов», безработных тореро, певцов, по случаю завернувших к нему студентов, в общем, всех, кто там был, и ткнуть пальцем в тех, кто пойдет с ним, не заботясь о том, что может обидеть кого-то из членов своей свиты, кого он не брал с собой по причине того, что тот просто надоел ему: «Ты, ты, ты, а ты — нет...»
Несмотря на всю эту суету, Гала никогда не теряла контроля над ситуацией. Если Дали вдруг позволял себе забыть, что он приехал в Порт-Льигат в первую очередь для того, чтобы работать, она брала на себя труд напомнить ему об этом, а если он не внимал ее напоминаниям, она его просто-напросто запирала. Его окружение это бесило. Сам же Дали, как истинный мазохист, уверял, что обожает такое обхождение с собой, и пел дифирамбы своей тюремщице.
Что не мешало ему, когда ему все это надоедало, вступать в пререкания с женой.
История Галы и Дали. Она манипулировала им, он манипулировал ею, и на склоне лет они оба, став совсем несговорчивыми, начали разрушать друг друга.
Но пока это время еще не пришло.
В Париже и Нью-Йорке Дали все чаще стал объявлять о предстоящих событиях, чтобы привлечь к ним внимание прессы и заставить говорить о себе. Ему следовало постоянно быть на виду, чтобы выгоднее продавать свои творения. Анонсируемые события далеко не всегда стоили того, чтобы их рекламировать, но Дали это не волновало: главное, чего он добивался, — чтобы о нем говорили, «пусть даже хорошо». Вот, пожалуйста: